– Во-первых, умный человек не пойдет на такую работу, –спокойно пояснил начальник, – а во-вторых, зачем нам тут светоч разума, а? Тебемало неприятностей было? Эта сволочь сюда все время шпионов подсылала! Она иДашку хотела за нами наблюдать поставить, только эта дурочка жадной оченьоказалась, а может, действительно решила благодарность проявить. Впрочем, намтеперь все равно: грымза, слава богу, сыграла в ящик. А тебя очень прошу, еслине хочешь сама в грязи возиться, прекрати над теткой издеваться. Она не самыйплохой вариант. Не пьет, моет себе спокойненько, особо не тараторит.

Регина не успела ничего ответить, потому что зазвонилтелефон.

– Да, – сказал Орест, потом, помолчав, добавил: – А чего тымне это рассказываешь? Наше дело – наука, а твое – с бабами вожжаться. Тольковот что, Олег, ежели желаешь знать мое мнение на этот счет, тщательно подбирайисточники, да и платить им надо нормально и уж всем одинаково.

Вновь повисла тишина.

– Тогда другое дело, – сообщил Орест и, очевидно, повесилтрубку.

– Что случилось? – поинтересовалась Регина.

– Не бери в голову, – ответил начальник, – источник одиндурака валять начал, но с ним разберутся. Наш Леня шутить не любит.

– Да уж, – отозвалась девушка, – не хотела бы я поругаться сЛеонидом Георгиевичем и Яковом Федоровичем.

– И не надо, – засмеялся Орест, – ладно, садись ампулызапаивать, их надо сегодня во что бы то ни стало Якову отдать.

– Боже, терпеть не могу возиться с горелкой, – взвылаРегина, – давай завтра эту дуру обучим, пусть паяет.

– Нет, – строго ответил Орест, – разольет еще, представляешь,сколько денег потеряем.

Послышался тихий мерный гул и аккуратное позвякиванье. Яподождала пару минут и ушла.

Часы показывали семь. В машине я вытащила атлас и сталаискать проезд Ковальчука. Обнаружился он неожиданно в самом центре, шелперпендикулярно Тверской. Тяжело вздохнув, я быстренько переоделась и поехала кЛюбе Ракитиной. Сейчас предложу ей денег и вытряхну из грубой, но жадной теткивсю информацию.

Дом, в котором должна была проживать Люба, выглядел солидно:не слишком новый, но и не старый, построен из светлого кирпича. Подъезд украшалдомофон. Я набрала 12 и услышала звонкое:

– Открываю.

Замок щелкнул. Беспечная хозяйка даже не поинтересовалась,кто к ней пришел. Я шагнула в подъезд и ощутила легкое недоумение. ЛюбаРакитина одевалась более чем просто. В прошлый раз на ней красовались неслишком чистые черные брюки и вытянутый пуловер. Сегодня – кожаная черная юбка,слишком короткая для ее возраста, и жуткая обтягивающая фигуру темно-краснаякофта, купленная, скорей всего, на барахолке. Трудно было предположить, что онаживет в подобном доме.

В подъезде восседала за столиком пожилая женщина. В отличиеот безалаберной Ракитиной она проявила бдительность:

– Вы к кому?

– В двенадцатую.

Консьержка потеряла ко мне всякий интерес. Я доехала налифте до четвертого этажа и, едва двери распахнулись, услыхала:

– Чего это ты на целый час раньше прискакала?

Я вышла на лестничную клетку. Высокая рыжеволосая дама,стоявшая в проеме открытой двери, попятилась.

– Простите, думала, массажистка ко мне идет.

– Нет, – улыбнулась я, – извините за беспокойство, мне нужнаЛюба Ракитина.

– О боже, – простонала хозяйка, мигом меняясь в лице. –Опять! Эта дрянь вновь дает прежний адрес.

Вымолвив последнюю фразу, она накинулась на меня чуть ли нес кулаками:

– Сами виноваты, небось видели, с кем дело имеете! Да у неена лице стоит штамп – «подлая баба», вот и разбирайтесь без нас.

– Простите, Люба тут не живет?

– Нет, – проорала дама, теряя всю интеллигентность иэлегантность, – нет!

– Не подскажете, где ее искать?

– Понятия не имею, уходите, – затопала стройными ножками,обутыми в красненькие домашние тапочки, нервная особа, – убирайтесь и не смейтесюда больше ходить! Слышите? Никогда!

– Но…

– Сейчас милицию вызову, – пригрозила злобно хозяйка и захлопнуладверь.

Я уставилась на красивую, обитую розовато-желтоватой кожейдверь. Интересно, чем так досадила Люба Ракитина этой особе? И как мне теперьпоступить? Внезапно дверь соседней квартиры, совсем простая, деревянная, собивкой из черного дерматина приоткрылась и на площадку вышла старушка.Маленькая, аккуратная, совершенно непохожая на российских бабушек.

К сожалению, наши женщины, едва перешагнув пятидесятилетнийрубеж, мигом записываются в старухи. Начинают носить одежду темных тонов, неследят за модой, перестают ходить в парикмахерскую и выбрасывают помаду сочныхоттенков. Этим они коренным образом отличаются от своих ровесниц-парижанок.«Чем старше женщина, тем короче юбка и выше каблуки», – заявила как-тобессмертная Коко Шанель. Но ей были свойственны экстремальные точки зрения.Однако в словах гениальной Коко, несомненно, была доля правды: французские дамыпятидесяти, шестидесяти и даже семидесяти лет не выглядят развалинами. Все онищеголяют в светлом. Розовое, голубое, нежно-зеленое – именно такие тона носятпарижанки, перешагнув пенсионный возраст. При этом все они подстрижены ипричесаны по последней моде, а на руках у них маникюр. Теплыми летними вечерамив многочисленных парижских кафе их можно встретить десятками. Разноцветными стайкамисидят за столиками, пьют кофе, лакомятся пирожными и сплетничают, всем своимвидом демонстрируя, старость – это еще не вечер. Впрочем, жизнь в Париже легче,чем в Москве: пенсии вполне достаточно для безбедного существования, а свнуками там сидеть не принято.

– Увольте, – морщит нос свекровь моей подруги Антуанетты,когда та робко просит маман приглядеть за Полем, пока она сбегает за булочками,– это твой сын, я своего уже воспитала, если желаешь таскаться по лавкам, найминяню.

Дама, вышедшая из своей квартиры, выглядит точь-в-точь, каксвекровь Антуанетты. Сухонькая, маленькая, в ярко-голубом свитере и черныхбархатных брючках.

– Вы ищете Любу Ракитину? – спросила она.

Я кивнула:

– У меня был записан этот адрес, пришла, а хозяйка квартирытакая неприветливая.

– А зачем вам Люба? – продолжала любопытствовать бабуся.