Увидев лицо Фредрика, она устыдилась еще больше. Но понимала, что ни по отдельности, ни вместе они уже не распоряжаются своей жизнью. Они слились друг с другом. Годы запахали их в землю, как две сросшиеся картофелины, которым суждено остаться в земле навсегда. Их корни все больше переплетались друг с другом, а их потомство поднималось к свету. Она уже чувствовала приближающееся гниение и видела белые мертвые нити между ними.

— Теперь я понял. Тебе безразлично, где мы находимся, — спокойно сказал он, обнимая ребенка.

— Мне не безразлично. Просто я очень устала.

— И сердишься.

— Да, сержусь. А это плохо!

Она прекрасно знала, что нельзя сердиться на больных, дни которых уже сочтены. Но не могла не сказать о том, что у нее наболело.

— Я сержусь на себя за то, что была такой тряпкой, когда ты решил, что дети должны поехать с нами. Там, у всех на глазах, я выглядела просто дурой. Плохой, бессердечной матерью!

— Элида! Ты не плохая мать! Я и не подозревал, что тебя мучают такие глупости.

— Вот видишь, ты не понимал! Когда дело касается меня, ты не видишь дальше своего носа! Как ты мог передумать относительно детей, даже не поговорив об этом со мной?

Она не сразу поняла, что тяжелое дыхание, которое слышалось в каюте, принадлежит не ей, а ему. Внешне спокойно он гладил головку Йордис, а из груди у него с хрипом вырывалось неровное дыхание. Элида оторопела, потом выхватила у него Йордис.

— Господи, помилуй меня, это я виновата... — проговорила она.

— Я сам виноват. Но твои слова привели меня в отчаяние. Всю неделю ты носила это в себе и не сказала мне ни слова! За кого же ты меня принимаешь?

Большие глаза Йордис перебегали с одного на другого, она снова потянулась к отцу. Добившись своего, она сунула палец в рот и прижалась к нему.

— Я терзался, что из-за меня мы должны оставить детей. Думал об этом день и ночь. И когда за ними уже пришли... Ты простишь меня, Элида?

Она кивнула, не думая о том, простила она его или нет на самом деле.

Вскоре они вместе поднялись на палубу. Фредрик с картой в кармане пальто, она с ребенком, сидящим на бедре. Был уже поздний вечер, малышам давно полагалось спать, но было так светло. Нестерпимо светло. Господь, как всегда на Севере, не знает меры, думала Элида и щурилась, точно лемминг, вынырнувший из-под снега.

Пароход вошел в узкий пролив Рафтсундет, берега с обеих сторон были одинаковые. Залитые странным синеватым светом. На всем лежала серебристая пелена. Устроившись удобно в креслах на палубе и позволив детям стоять у поручней на некотором расстоянии друг от друга, Фредрик спросил, шепелявя из-за парализованных с одной стороны губ:

— Ты простила меня?

В ту же секунду Элида увидела, что Агда протиснулась между спасательной шлюпкой и поручнями. Одна. Элида молниеносно посадила Йордис Фредрику на колени и бросилась к Агде. Полы пальто взметнулись вокруг нее, точно знамя. К счастью, Эрда оказалась близко от Агды. Она схватила сестру и оттащила ее в безопасное место.

Когда Элида вернулась, Йордис сидела на ее месте, а Фредрик уже развернул на коленях карту.

Они ощутили непогоду, как только пароход вышел в открытое море. Собственно, Элида догадалась о приближении шторма по брызгам пены, летевшим вокруг шхер, когда они отчалили от Свольвера. Впереди их ждала ночь и широкий Вест-фьорд. Элида заснула, взяв к себе в постель и Агду и Йордис. Один раз она проснулась, потому что пароход резко накренился. В темноте перекатывались какие-то вещи. Некоторое время Элида лежала, борясь с болью в плече, которое перетрудила, собираясь в дорогу. Но потом снова уснула.

Однако ненадолго. Она проснулась, потому что кого-то рвало. Если ее что и разбудило, то именно этот звук. Она вскочила и зажгла свет. Из сетки на стене достала картонный пакет. Фредрик свесился с койки, его рвало прямо в узкий проход. Подставляя ему пакет, Элида старалась, чтобы его рвота не попала на нее. Едкий летучий запах быстро заполнил каюту.

Агда проснулась и заплакала, увидев отца в таком состоянии. Йордис тоже проснулась и хотела слезть с койки. Но тут начало рвать Агду. Элида как могла успокаивала ее, стараясь держать на некотором расстоянии от себя. Пароход дал сильный крен. Элида накинула пальто, схватила под мышку Йордис и с трудом выбралась в коридор. Когда пароход поднимался на волне, она хваталась за ручку двери. Когда съезжал с нее, ей казалось, что ее ноги болтаются в воздухе. Она опустилась на пол, зажав ногами Йордис. Наверное, это и было как раз то, что называли "лежать по погоде". Оставалось только покориться своей участи и продолжать дышать.

Старшие дети заперли дверь каюты. И пока верх и низ, право и лево менялись местами, Элида, не выпуская из рук Йордис, держалась за ручку двери и лбом стучалась в нее. Наконец Анни, моргая, открыла дверь.

— У папы и Агды морская болезнь, присмотрите за Йордис.

— У Карстена тоже, — слабым голосом проговорила Анни.

Когда Элида вернулась в свою каюту, Агда сидела у Фредрика и громко рыдала, он как мог утешал ее. Элида быстро выставила в коридор грязные картонные пакеты и приготовила новые. Потом начала мыть Агду. Вода капала, словно из пипетки. Стены были там, где должен был находиться пол. Элида сдернула с коек запачканное белье, свернула его, подтерла этим свертком пол и выбросила сверток в коридор. Пуговицы на пальто Фредрика терлись о переборку. Этот противный звук проникал до мозга костей. Большой чемодан болтался между койками. Ведерко с молоком, которое, по мнению Элиды, надежно стояло среди вещей, отправилось в самостоятельное путешествие. В последнюю минуту она схватила его и, зажав ступнями, осматривалась в поисках подходящего места.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она Фредрика и протянула ему чистое полотенце.

— Неплохо, только я очень грязный. Бедная ты моя, у тебя не муж, а огородное пугало! — простонал он.

Если бы не вонь и грязь, Элида подумала бы, что он сейчас рассмеется. И тут же поняла, что именно это он и пытается сделать. Тогда она сдалась и засмеялась вместе с ним. Она сидела на койке, зажав ступнями ведерко с молоком, и из нее вырывался смех, похожий на писк.

— Пока есть ветер, есть надежда! Вот когда сгустится туман и ветер стихнет, тогда все пропало, — сказал он.

Из Трондхейма они поехали по новой железной дороге через Доврские горы. Дети по очереди оккупировали Фредрика, они хотели сидеть с ним, чтобы он мог отвечать на все их вопросы. Элида проводила его до уборной в конце коридора. Она стояла снаружи и ждала. Он чувствовал ее страх в придачу к своему собственному Проклятые железные когти страха впились ему в грудь. В зеркале над умывальником он видел чужое лицо. Синюшная кожа. Противный пот струился по нему, хотя он нисколько не напрягался. Фредрик плеснул на лицо немного воды и попытался привести в порядок волосы. Глаза налились кровью, дыхание было прерывистое. Собственный вид был ему невыносим. Он постоял минутку, надеясь, что хватка когтей немного ослабнет, и открыл дверь.