— С этим менты разберутся, можешь не беспокоиться. Незнаю, кого убийца собирался обвести вокруг пальца, но с ментами этот номер непройдет. Пожалуй, стоит получше присмотреться к твоему Илье.

— В клуб поедем?

— Обязательно.

— Тогда мне необходимо переодеться.

Мы приехали домой, я поднялась в спальню, надела очереднойКатькин костюм и минут пятнадцать вертелась перед зеркалом. Заглянув вгостиную, я обнаружила Шальнова в кресле перед телевизором с бутылкой пива вруках, в полосатом халате и босиком.

— Ты почему не оделся? — в некоторой растерянностиспросила я.

— Соблазнять этого Дружинина без меня тебе будетгораздо удобнее.

— Я вовсе не собираюсь его соблазнять.

— Да? По тебе не скажешь. — Он выразительнооглядел меня с ног до головы и отвернулся.

— По-твоему, я должна идти в клуб в джинсах и футболке?

— А физиономию-то намалевала, вылитая Катька.

— Именно ее в настоящий момент я и готовлюсьизображать. Ты ведь этого хотел?

— Чего я хотел, о том я уже сказал, но ты моим мольбамне вняла.

— Шальнов, — начала я, а закончили мы вместе:

— Ты свинья. Мы едем в клуб или нет?

— Ты едешь. Поговори с Дружининым о том о сем, намекни,что догадываешься, куда мог деться Палыч…

— А если он решит, что я все знаю…

— Так это хорошо.

— В самом деле? А если он сочтет необходимым избавитьсяот меня?

— Будь бдительна.

— Я надеялась, ты будешь рядом. Или хотя бы отвезешьменя в клуб.

— Вызови такси. — Он уставился в телевизор, а я,презрительно фыркнув, направилась к телефону.

Конечно, Мишкино поведение никуда не годилось. Благоразумнеевсего было послать этого типа подальше и остаться дома, пусть он свои догадкипроверяет сам. Но я так разозлилась, что благоразумием и не пахло, поэтому,вызвав такси и громко хлопнув входной дверью, я оказалась на улице, мысленнокостя Шальнова на чем свет стоит. Такси не замедлило появиться, я с последнейнадеждой взглянула на окна гостиной и вздохнула, потому что надежды неоправдались.

Всю дорогу до клуба я жаловалась на судьбу и сочувствоваласебе, может, поэтому дорога показалась мне слишком короткой. Швейцар у дверейвыглядел каким-то пришибленным, но, увидев меня, взбодрился. Распахнул дверь,пропуская меня, и шмыгнул следом. Я было подумала, что он вновь затеялкакую-нибудь пакость, и пообещала себе непременно заехать ему в ухо, но опакостях он в тот вечер не помышлял.

— Катрин, — зашептал он трагически, торопливооглядываясь в пустом холле. — Чего хоть делается-то?

— Где? — испугалась я.

— В клубе, само собой. Куда Палыч исчез? Неужто порешили…

— А что, труп нашли? — Колени у меня вроде быподкосились.

— Пока нет, но ведь куда-то человек подевал-ся? Которыйдень не показывается ни дома, ни на работе. В квартире у него чего-то искали, яслышал, как Колька с ментом разговаривал. И в клуб влезли… Палыч-то многихденьгами снабжал, а в кабинете, в ящике железном, у него расписки были, Колькаменту объяснял. Во-от… может, кто того… из-за денег Палыча…

— Чего ты его хоронишь? Вдруг он влюбился и на Канарыукатил?

— А как же клуб?

— А чего клубу сделается?

— Нет, Катрин, Палыч не из таковских. А потомограбление это, то есть не ограбление, а вообще не пойми чего. А парня-тоубили, Игорька Прокофьева, поди уже слышала?

— Ничего я не слышала…

— Так ты ничего не знаешь?

— Нет, конечно… Откуда?

— Ну, сейчас введут в курс дела… Пять лет работаю, ночтоб такое… Бывало, пьяные клиенты пальбу устроят, помню, Гришу-Фортача прямо удверей уложили. Если б я по нужде не отлучился, лежать бы мне рядом с ним. Изавтоматов однажды стреляли, четверых тогда труповозка свезла, но чтоб насграбили, такого не припомню.

— Времена меняются, — пробормотала я.

Швейцар подобрался, робко кашлянул и торопливо выскользнулза дверь, а я, повернув голову, увидела парня, который в прошлый развыспрашивал меня насчет Юрия Павловича. Следом за ним появилась рыжая Зинка,ворчливо крикнув:

— Николай Семенович, мы сегодня работать-то будем?

— Иди, Зина, работай, — отмахнулся он.

— Как работать, все точно на похоронах. — Тут обазаметили меня и заспешили навстречу.

— Катрин, — вроде бы обрадовался НиколайСеменович, который, как видно, в отсутствие Палыча руководил даннымпритоном. — Хорошо, что пришла. Здесь из милиции товарищ хотел с тобойпоговорить.

— Зачем? — перепугалась я.

— У нас ограбление, всех допрашивают.

— Слышала, сторожа кокнули? — затараторилаЗинка. — Я тебе звонила, нарвалась на автоответчик, а с ним яразговаривать не люблю, чувствуешь себя дура-дурой…

— Мне уже швейцар рассказал…

— Неймется ему, пень старый. Поставь дурака у дверей,так он все новости разом выболтает.

— Дуры вы, — неожиданно разозлился НиколайСеменович. — Хоть бы головами подумали, чего болтаете. Тут такое творится,а им лишь бы языком молоть. Катрин, идем со мной, а ты, Зинка, шла бы кмузыкантам, хоть бы ноту какую выучила.

— Ноту, — проворчала та, — зачем она мне? Нотя не видела, что ли? Сам-то много чего учил?

Не знаю, как долго Зинка распиналась бы в том же духе, ноНиколай Семенович, подхватив меня под локоть, повел на второй этаж.

— Ситуация, скажем прямо — хреновая, — шептал онмне на ухо. — А главное, непонятная. Палыч как сквозь землю провалился. Ичто, скажи на милость, делать? Мое-то положение каково? Уж если бы он того…тогда все ясно, а так?

— А милиция его ищет?

— Сказали, будем искать. Я всех, кого мог, ужеобзвонил, никто ни сном ни духом…

Он резко замолчал, замер возле своего кабинета, одернулпиджак и распахнул дверь, я вошла первой, он за мной. За столом сидел дядька втемной водолазке, седой, коротко стриженный, с отечным лицом и сизым носом.Впечатление он производил, мягко говоря, неважное.