– Я – герой, – шептал он в плексигласовую маску, насыпая в конверт рицина и осторожно запечатывая с помощью влажной губки.

Письмо предназначалось одному неугомонному стамбульскому имаму, но, возможно, вместо имама от него погибнет секретарь. Или жена. Или любопытный ребенок. «Я – герой», – выдыхает Джон, путаясь в тяжелом спецкостюме, и от этого бессмысленного заклинания запотевает стекло маски.

«Я – герой», – думал Джон, выполняя корректировку для своего снайпера. Сообщив расстояние до цели и направление ветра, убедившись, что стрелок не забудет сделать поправку на влажность и атмосферное давление, он отслеживает результат. И, когда тело оседает на землю, говорит себе, что так было нужно. И хлопает парня по плечу, передавая ему часть своей уверенности.

Во время работы лгать себе легко. А через несколько дней, дома, слушая сонное дыхание жены, Джон сам не верит, что это был он. Что он помог убить человека. Мужчину. Женщину. Или целую семью в черной машине, шедшей в веренице таких же машин. А иногда уничтожают не того человека или не ту машину.

О работе он с женой не говорит, и потому детали несущественны. Детали к делу не относятся. Например – красивая женщина в Милане, с которой он кружится в чарующем свете. Или поцелуй у двери гостиничного номера, звон упавшего ключа, беззаботный смех.

Стоя в ванной перед зеркалом, Джон вглядывается в себя сегодняшнего: сплошные морщины и разочарование. Он возвращается в спальню, где Барбара собирает вещи. На кровати разложено нарядное платье с ожерельем у ворота – словно роскошно одетая женщина вдруг взяла и исчезла. Он хочет набраться решимости и объяснить, что платье не понадобится. Это приведет к вопросам. Приведет к речи, которую он репетировал тысячу раз, но так и не произнес. Джон тянет, не говорит ничего целую минуту, и ему начинает казаться, что они поедут в Атланту, и он сделает, как ему сказали. Еще минута – и дом у озера кажется ему пустым вожделением, болью, несбыточным сном. О ждущей в Колорадо Трейси он забывает. Как если бы она осталась в Милане. Джон думает о других пустых платьях. В этот миг он близок к признанию, близок к тому, чтобы рассказать жене правду.

Правд существует несколько.

«Помнишь, как мы возили Эмили лечить легкие? – хочет спросить он. – Помнишь, сидя в палате, мы держали ее за руки и подбадривали? Барокамера маленькая, а Эмили не любит тесных помещений. Так вот, с нами тогда кое-что сделали. Ввели в кровь особые устройства, которые обезвредили другие устройства. Хорошие машины против плохих. Для того мы туда и ходили».

«Мы – как бомбы с включенным часовым механизмом, – готов он сказать. – Все люди – как бомбы. Ибо таковы войны будущего: выиграет тот, кто начнет первым. И это – мы. Я. Убиваю, как последний гад, на расстоянии. Выполняю приказ. Просто орудие. А теперь невидимые пули устремятся к целям, и ни одна не пролетит мимо. Погибнут все».

«Кроме нас», – скажет он, потому что к этому моменту его воображаемой речи Барбара уже заплачет. У нее хватит ума понять: он говорит правду. Она не закричит, не осудит его, только заплачет – из жалости к обреченным.

«Мы не умрем. О нас уже позаботились. Я о нас позаботился, как и всегда. Остаток жизни мы проведем под землей. Тебе и Эмили придется долго спать. Мы будем держать ее за руку, потому что ее положат в совсем маленькую камеру, но все кончится очень быстро. Папа будет работать – вместе с другими дядями. Зато потом все будет хорошо. Все кончится хорошо».

Это последняя ложь. Именно потому Джон так и не рассказал и теперь не расскажет, а соврет, что они едут путешествовать, и нужно брать одежду поудобнее.

Репетируя речь, Джон всегда следит за своими словами и лжет, что все будет хорошо. На этом месте Барбара кивает, вытирает глаза и делает вид, что поверила, ведь она всегда была храброй женщиной.

В кабине грузовика – две фигуры, два тела, привалившиеся к дверям, словно люди задремали. Грузовик несется прямо на форд. Эмили барахтается между сиденьями, пока Джон пытается отстегнуться.

Барбаре удается открыть дверь. Грузовик уже рядом. Барбара выкатывается наружу, и тут Джон распахивает свою дверь. Не прошло и нескольких секунд с момента, как грузовик слетел с трассы, а Джон, схватив Эмили, уже рухнул на траву. Скрежет и грохот, словно рядом ударила молния, и вот грузовик и форд кувыркаются, напоминая сцепившихся в драке зверей.

Держа Эмили, Джон смотрит на жену. Цела. Схватившись за голову, она провожает взглядом форд и все их походное снаряжение, разлетевшееся по истерзанной траве. Сверху, с дороги опять доносится скрежет и грохот, а потом в мире наступает зловещая тишина. Джон прислушивается: не грозит ли им еще опасность? Слышно только частое дыхание Эмили, сопящей ему в шею.

– Они все… – говорит, поднимаясь, Барбара.

Джон поспешно вскакивает и помогает. Коленки у нее зеленые от травы. Она смотрит на грузовик и на прицеп, явно собираясь бежать на помощь. Из кабины грузовика выпадает тело. Барбара кое-как выдергивает из кармана телефон и набирает, по-видимому, экстренный вызов.

– Никто не ответит, – говорит Джон.

Жена непонимающе смотрит на него.

– Их нет, – поясняет он, из-за Эмили не желая говорить «погибли».

В небе бодро удлиняется реактивный след.

– Тут ведь авария, – Барбара тычет телефоном в сторону умолкнувшей трассы.

Джон ее успокаивает, но жена тянет его к дороге, рвется помочь пострадавшим.

– Никого больше нет, – говорит он. – Совсем. И все, кого мы знали… их больше нет.

Барбара смотрит на него. Эмили не сводит глаз с родителей, и на лице – такое же удивление.

– Ты знал, – шепчет жена, увязывая их неожиданную остановку на обочине и то, что случилось потом. – Откуда ты знал?..

Джон думает о машине. Форда больше нет. Придется искать другую. Выбор огромен.

– Ждите здесь. – Джон надеется спасти хотя бы вещи. Он направляется к насыпи, и Барбара порывается идти за ним.

– Не пускай туда Эмили, – говорит он, и до жены наконец доходит. Эмили незачем видеть происходящее на дороге. Поднимаясь по скользкой траве, Джон задумывается – а как он помешает дочери увидеть то, во что помог превратить мир?

Год назад

От сигареты Трейси поднимаются колечки дыма. Она меряет шагами гостиничный номер в Милане. Джон растянулся на измятых простынях. Всплеск гормонов и пьяный энтузиазм – позади; осталось чувство вины и острое осознание того, что он наделал.

– Тебе бы переехать в Италию, – говорит Трейси. Она трогает кобуру с пистолетом на туалетном столике, но в руки не берет. Затягивается, чуть высунув язык, медленно выпускает дым.

– Я не могу, ты же знаешь, – отвечает Джон. – Не будь даже у меня семьи, есть…

– Работа, – прерывает Трейси. Она машет рукой, словно работа – пустяк, тема для людей низшей касты.

Даже когда они работали в Пентагоне практически в соседних помещениях, ни один не знал, чем занимается другой. С тех пор секретность только возросла, а помимо этого спрашивать не позволяла профессиональная этика. Джон чувствовал, что им обоим одинаково любопытно, но обнажить тело проще, чем обнажить скрытую жизнь.