Справа и слева вынырнули две хорошенькиеблондиночки, одетые, похоже, в одни фартучки. Мило улыбаясь, они поставилиперед гостями подносы, на которых находились составляющие будущих кулинарныхшедевров. Набор Ивана смотрелся вполне обычно: пара морковок, бутылочка стемным содержимым, лимон, грецкие орехи, уже очищенные от скорлупы, изюм,сахарная пудра и укроп. А вот перед Риммой возвышалось множество всяких баночекс непонятными сыпучими продуктами (вполне вероятно, что они являлись крупами),еще на ее подносе белели яйца. Подробнее изучить ингредиенты я не сумела,потому что глаза сфокусировались на здоровенной стеклянной емкости, в котороймедленно моргала крупная, зеленая, самая настоящая и живая… лягушка.

– Ёлы-палы… – прошелестелаВалечка. – Убью Машку! Эта Римма, че, правда, жабу жарить собралась? Ну,блин! Давай, Арина, начинай с Ивана!

Я повернулась к Орлову.

– Ваше блюдо…

– Свекла из морковки, – затараторилпрозаик, – готовится быстрее, чем естся. Но прежде чем приступить кпроцессу, хочу изложить философскую концепцию кушанья.

– Только без монологов о смыслебытия, – занервничала Валечка. – Хотя хрен с ним, пусть двадцать семьсекунд покрякает, а потом заруливай его.

Я растерялась и начала шарить глазами посуфлеру, отыскивая секундомер. Ну почему Валечке пришло в голову отвести Иванудля высказывания именно двадцать семь секунд? Как их отсчитать? Может,произносить про себя: и раз, и два, и три?

– У каждой вещи есть эмоциональнаясущность, – закурлыкал прозаик, – поэтому необходимо статьвегетарианцем. Вам не понять писателя, мы – обнаженные нервы. Вот ем я ломтикколбасы и ощущаю состояние говядины, как она бродила по лугам, пила воду,наслаждалась медом…

Я закивала головой. Наверное, Орлов прав, мнене понять истинного литератора. В конце концов, я никогда не претендовала на местоДостоевского, всего лишь пишу милые детективы, книги для отдыха и расслабления.Но все же хорошо знаю: «говядина» не способна бегать по травке, подобнымзанимается корова. И может ли буренка во время прогулки наслаждаться медом?Каким образом ей добыть сладкие капли из улея?

Перед глазами развернулась картина:здоровенная коровища подкрадывается к пчелиному «домику», вытаскивает правымкопытом торчащую за рогами соломинку, втыкает ее в улей и…

– Овощи! – взвизгнул Иван. –Вот наше спасение! Но, согласитесь, постоянно есть морковку надоест.

– Да, – кивнула я, – тонкоенаблюдение.

– Без ехидства, пожалуйста, – неодобрила ведущую Валечка. – Зажги любовь к гостю, думай о том, чтопридурок скоро уйдет.

– Морковка, морковка, морковка… так и вдепрессию впасть можно, – вдохновенно вещал Орлов, абсолютно неподозревавший, что ведущая, кроме его речи, слушает еще и наставлениярежиссера. – Поэтому я маскирую ее под свеклу! – радосто пищалИван. – Сейчас натру корнеплод, полью гранатовым соком, оранжевый цвет превратитсяв темно-красный, добавлю укропчика…

– Не проще ли взять сразу свеклу? –не посмотрев на суфлер, спросила я. – Зачем столько мучений с морковкой?

Иван заморгал.

– Ну ёлы-палы… – заныла Валечка. –Что ты пристала к долдону, похвали его, пусть готовит, а сама займись покаРиммой.

– Восхитительный рецепт, – закатилая глаза, – начинайте.

– Вам правда нравится? – осторожноосведомился Орлов.

– Да-да! – с жаром закивала я.

– Не лукавите?

– Нет-нет!

– Думаете, свекла из морковки ерунда?

– Полагаю, она замечательна. Вы сделайте,а мы оценим!

Зал захлопал и загудел.

– Молодца, – похвалилаВалечка, – мастерство не пропьешь.

Я обрадовалась. Ну и ничего страшного в гостяхнет!

– Зачем меня позвали? – взвизгнулаРимма. – Все внимание Орлову. Ясное дело, вам забашляли за его пиар! А ястою тут никому не нужная… Даже голову ко мне не повернули. Все, прощайте!

– Держи истеричку! – заволноваласьВалечка. – У нас кулинарное шоу, милая семейная программа, а не передача«Двери», где люди морды друг другу бьют. Смикшируй скандал.

– Ой, какая лягушечка… – засюсюкалая. – Как ее зовут?

Римма прищурилась.

– Вы знакомитесь с сосисками передужином?

– Простите, не понимаю…

– Перед тем как бросить сосиськи вкипяток, жмете каждой руку и говорите «Добрый вечер»? – не успокаиваласьРимма.

Агрессия, исходящая от поэтессы, пугала.

– Нет, конечно, – решив обратитьгрубость в шутку, засмеялась я, – у колбасных изделий нет рук, и всякиетам шпикачки не понимают человеческую речь.

– За каким тогда дьяволом спрашиваете имяу котлеты?

– Извините…

– Из этой жабы мы сейчас сделаем филе.

– Ой! Она ведь живая! – подпрыгнулая.

– Предпочитаете питаться дохлымитварями? – оскалилась поэтесса.

Я потеряла способность выражать мысли словами.Клосс взяла с подноса молоток, положила его на стол и, зловеще ухмыляясь,начала снимать крышку с банки. Валечка издала протяжный стон, зрители затаилидыхание. И тут до меня дошло: поэтесса сейчас преспокойно убьет живое существо,потом, особо не мучаясь, пожарит останки несчастной лягушки и предложит ведущейотведать блюдо. Только не надо сейчас напоминать мне, что паштет, который вовремя завтрака я мазала на тост, когда-то был прелестной уточкой, и я не имеюникакого права ненавидеть госпожу Клосс! Все правильно, но птичку не резали намоих глазах!

Пальцы Риммы тем временем соскальзывали спластмассовой крышки.

– Давайте помогу, – предложил Иван,временно отвлекшийся от трансформирования морковки в свеклу.

– Вы способны справиться со столь трудными опасным делом, как открывание банки? – не упустила момента поиздеватьсяРимма и отвернулась от прозаика.

Иван покраснел, взял стеклянную емкость,поднатужился…

– До сих пор ни одному мужику не удалосьничего хорошо сделать до конца, – продолжала Римма.

Зал зааплодировал, Орлов надулся, но крышкадаже не пошевелилась.

– Обязательно уронят, – вещалапоэтесса.

Орлов вздрогнул, банка выпала из его рук.