Теперь, когда Омарейл видела много лиц, она могла сказать, что ее собственное можно было назвать миловидным. Она, быть может, недотягивала до звания первой красавицы, но в целом черты были правильными и приятными глазу.

Впрочем, Омарейл заметила, что практически не встречала людей категорически некрасивых. Возможно, они где-то существовали, но чаще всего ее восприятие чужой внешности было связано с близостью знакомства. Бывало, что с первого взгляда лицо человека казалось непривлекательным, но стоило присмотреться к нему, чуть привыкнуть, и можно было найти очарование в любых чертах.

Ярким примером тому была госпожа Зарати. Ее нос был слишком большим, подбородок – слишком мощным, лоб – слишком высоким. Но пятнадцать минут беседы превращали ее в невероятно привлекательную женщину. Обаяние и внутренняя уверенность, поняла Омарейл, имели гораздо больше значения, чем форма носа или разрез глаз.

Например, Даррит, несмотря на шрам, многим мог показаться довольно интересным. Он был молод, имел мужественный подбородок и необычные синие глаза с неизменным прищуром. Но что-то в его внешности отталкивало. В памяти Омарейл отложилось только его перекошенное от ярости лицо, в котором не было ничего красивого.

Она не могла перестать удивляться и тому, как многие девушки в ее окружении ругали свою внешность, находя изъяны в самых обычных губах и носах. Да, не было смысла лукавить, красивым людям многие вещи давались легче – например, на Шторм хотелось любоваться, даже если она вела себя как настоящая ведьма. И, конечно, ее хотелось прощать. Хотелось верить, что где-то глубоко внутри она так же прекрасна, как и внешне.

Но Омарейл видела красоту и в сплошь усыпанном веснушками лице рыжеволосой одноклассницы, которая при каждой возможности прикладывала к носу и щекам кусочки огурца. Ей сказали, что это помогает избавиться от пигментных пятен. Как можно было желать удалить то, что делало внешность такой интересной?

Нравился ей и долговязый парень из другого класса. Он казался таким изящным и сильным – правда, не тогда, когда сутулился, безуспешно пытаясь скрыть от всех свой нестандартный рост.

Черные волосы, белые волосы. Голубые глаза, зеленые глаза. Тонкий рот или пухлые губы, курносый нос или орлиный, бледная кожа или загорелая – все это было так неважно и одновременно так много значило. Омарейл осознавала, что внешний вид играл серьезную роль в жизни каждого человека. Но чего не могли понять многие ее одноклассники и что так остро ощущала она сама: каждый человек красив. Просто не каждый умеет это почувствовать и, как следствие, показать.

Любовь к себе – вот и весь секрет красоты.

Омарейл слабо улыбнулась своему отражению и встала из-за туалетного столика. Она распрямила плечи и прошла в комнату встреч. Там уже все было готово: на мраморной столешнице стояли чайник и чашечка из тончайшего фарфора, наполненные ароматным чаем с лимоном и мятой, тарелочка с лимонными бисквитами и несколько кусочков марципана.

Опустившись в любимое кресло оливкового цвета, Омарейл глубоко вздохнула и произнесла:

– Добрый вечер.

– Ваше Высочество, – поприветствовал ее Бериот. – Как поживаете?

– Благодарю, прекрасно.

Она решила выбрать официальную манеру общения, надеясь, что благодаря этому господин директор не узнает в ней свою подопечную.

Бериот же был самим собой – сверхпочтительным Советником Короля, который разговаривал с ней исключительно вежливо, а сидел, наверное, так, будто проглотил палку.

– Позвольте представить вам моего брата, Дана Дольвейна.

– Добрый вечер, Ваше Высочество, – произнес тот.

– Добрый вечер… – она запнулась.

Как ей стоило обращаться к нему? По этикету она должна была называть его господин Дольвейн, но, во-первых, оба ее гостя носили эту фамилию, а во-вторых, она обращалась к его старшему брату по имени. Значило ли это, что и младшего следовало звать просто Дан?

Почувствовав ее смятение, Бериот сказал:

– Думаю, будет уместно, если вы, Ваше Высочество, будете обращаться к моему брату по имени. В конечном счете мы скоро станем одной семьей.

Омарейл улыбнулась кончиками губ. Предусмотрительный, всезнающий Бериот…

– Благодарю. Ах, кстати, Бериот! Мне кажется, я еще не поздравила вас.

– Вы прислали прекрасную книгу.

– Я хотела бы поздравить лично, – настойчиво произнесла она. – Севастьяна – моя сестра и мой самый близкий человек. Я знаю ее, как никто, и считаю, что вам невероятно повезло.

– Полностью разделяю ваше мнение, Ваше Высочество, – учтиво ответил Бериот.

– Я хотела бы, чтобы вы правильно поняли меня. Севастьяна – лучшая жена, которая только могла вам достаться. Более честного, смелого, достойного, справедливого, нежного и ранимого, – Омарейл сделала акцент на последнем слове, – человека вам не найти.

Повисла небольшая пауза. Затем Бериот хмыкнул и сказал:

– Уверен, я правильно вас понял, Ваше Высочество. Поверьте, я сделаю все возможное, чтобы соответствовать.

– Вам придется постараться, – негромко добавила она.

Кто-то по ту сторону издал смешок, но Омарейл не могла точно сказать, кто именно.

– Разве Бериот уже не постарался? – спросил с усмешкой Дан, а затем протянул неуверенное «э-э» и добавил: – Завоевать доверие и расположение столь достойной невесты, это уже многое, кхм, говорит о его достоинствах.

По натянутому тону, с которым говорил Дан, Омарейл стало ясно, что он не имел большого опыта в светских беседах.

– Разумеется, постарался, – отозвалась она с легкой насмешкой. – Как и госпожа Дольвейн…

Теперь было отчетливо слышно, что хмыкнул Дан. Омарейл это раззадорило, и она иронично произнесла:

– Но мама – это мама, неважно, сколько тебе лет и какую должность ты занимаешь, не так ли, Дан?

Повисла пауза. Ухмылка сползла с ее лица, когда она поняла, как глупо только что проболталась. От нее требовалось не так уж и много – стараться никак не связывать себя с Мираж Селладор. И что она сделала в первые пять минут разговора? Намекнула на сказанные ранее директором слова. Сказанные при ней в школе.

Омарейл сделала глоток чая, чтобы избавиться от комка в горле.

– Дан, как давно вы директор Астардара? – спросила она.

– Два года, Ваше Высочество.

– И каковы, как считаете, ваши главные достижения за эти два года?

– Мы, наконец, починили канализацию, – отозвался он и вдруг зашипел.

– Прошу простить моего брата, Ваше Высочество, – чуть громче, чем требовалось, сказал Бериот. – Он не привык бывать в обществе.

– Почему? – спросила Омарейл.

– Вероятно, дело…

– Нет-нет, Бериот, – она усмехнулась. – Дан, ответьте, пожалуйста, вы.