– Что?! – выпалила Анна. – Они хотят забрать наши экспонаты?

Андре кивнул:

– Все произведения искусства, имеющие итальянское происхождение.

– Но это… невозможно! – Анна вмиг осознала масштаб грядущей катастрофы. Она знала, конечно же, что многие картины итальянских мастеров, в том числе гигантское полотно Паоло Веронезе «Брак в Кане Галилейской», попали в Лувр после того, как были захвачены французами во время Наполеоновских войн. Она понимала желание итальянцев вернуть их. Но ее как громом поразила мысль: «Мона Лиза»!» – и эти слова вырвались у нее едва слышно. Она подумала о ящике с тремя красными кружочками на боку, спрятанном в спальне Андре и Люси.

– Да, – кивнул Андре. – Прежде всего им нужна La Joconde.

Анна почувствовала жаркую волну гнева, поднявшуюся внутри.

– Нет. – Она встала и скрестила руки на груди. – Мы не можем просто отдать наши экспонаты – ни немцам, ни даже итальянцам. После всего, через что мы прошли ради их спасения, – не можем. А «Мона Лиза»… Леонардо да Винчи сам привез этот портрет во Францию четыреста с лишним лет назад. Картина принадлежит нам.

– Согласен, – сказал Андре. – И мы ее не отдадим. У нас есть план.

Люси пробралась между ящиками поближе к Анне и понизила голос:

– Есть еще одна телеграмма, секретная, адресованная только нам. Мы получили особое распоряжение месье Жожара. – Люси принялась разворачивать другую узкую полоску бумаги, и Анне показалось, что у нее дрожат руки. – Он хочет, чтобы я вернулась в Шамбор и забрала оттуда оригиналы документов о происхождении экспонатов – портрета Моны Лизы и других итальянских полотен. Если немцы уничтожат эти документы, не останется никаких доказательств, что «Мона Лиза» принадлежит Лувру на законных основаниях. Мы должны получить их, пока немцы до них не добрались.

– Тогда лучше перевезти сразу весь архив в Лок-Дьё, – сказала Анна и тотчас подумала о нескольких больших помещениях, набитых папками, которые они эвакуировали из Парижа в Шамбор. Очередная погрузка и транспортировка потребует нескольких недель, и в одиночку вывезти папки из старого замка никто не сумеет.

– Теперь уже поздно, – сказала Люси. – Надо было сразу взять архив с собой. Как глупо, что мы об этом тогда не подумали…

Андре кивнул:

– Да уж, теперь многие архивные документы нужно беречь не менее тщательно, чем саму «Мону Лизу». Месье Жожар не хочет покидать Шамбор. Ему нужно, чтобы кто-нибудь приехал за самыми ценными документами. Кто-нибудь, кого немцы, которые уже вьются вокруг замка, как вороны, сочтут достаточно безобидным. В общем, кто-то вроде женщины-архивариуса.

У Анны на миг перехватило горло.

– Значит, поедет Люси? – выговорила она.

– Больше некому, – развел руками Андре.

Люси кивнула:

– Поеду я. Только… мне понадобится твоя помощь, Анна.

Девушка моргнула от неожиданности.

– Ты все знаешь о нашем архиве не хуже, чем я, – продолжала Люси. – И ты вместе со мной работала над инвентарными списками. Поэтому, если со мной что-нибудь случится, ты… – Она осеклась.

Анна смотрела на нее во все глаза:

– Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой в Шамбор, куда вот-вот нагрянут немцы?

Люси лишь кивнула в ответ.

– Для немцев ты всего лишь машинистка, Анна, – сказал Андре. – Никому и в голову не придет, что ты можешь что-то знать о коллекции и архиве.

На мгновение девушка вспомнила небо над Парижем и оглушительные взрывы, гремевшие всего месяц назад. Вспомнила тяжелые переезды в Шамбор, в Лувиньи, в Лок-Дьё; вспомнила, как спала на полу и ела холодные консервы прямо из жестянок; вспомнила отважных кураторов, ездивших туда-обратно по дорогам, на которых уже стояли германские блокпосты. Если они с Люси вернутся в Шамбор за документами на картины, поможет ли это сохранить «Мону Лизу»? «Если да, – подумала Анна, – тогда нужно следовать призыву де Голля». Она была готова на все, чтобы их коллекция не попала в руки немцев.

– Да, – ответила девушка, преисполнившись новой решимости. – Мы должны это сделать. Я поеду с тобой.

* * *

– На улице Риволи стояли танки. Вы бы ее не узнали. – Кристиана Дерош-Ноблькур, луврский египтолог, сидевшая на переднем пассажирском сиденье в машине Андре, подставила лицо врывавшемуся в открытое окно знойному ветру.

Двигатель старенького «Пежо» стрекотал, как швейная машинка, сливаясь с песней цикад. Анна, крепко держа рулевое колесо, покосилась на Кристиану – та закрыла глаза за овальными стеклами очков; ветер трепал ее светлые волосы. «Пежо» катил по мирной, залитой солнцем сельской дороге. Анна знала, что Кристиана – известный археолог, что она прославилась раскопками в Египте, и мысленно представляла ее в какой-нибудь древней пирамиде, чтобы не думать о германских танках, окружающих замки в Долине Луары и идущих на север, к Парижу.

– А Монмартр? – спросила она все-таки. – Монмартр не пострадал?

– Не думаю, – покачала головой Кристиана. – Немцы бомбили пригороды, и скорее для того, чтобы всех запугать. Они хотят сохранить исторический центр города, прежде всего для самих себя. Говорят, нацистские офицеры устраивают шумные вечеринки в лучших парижских домах.

Анна вздохнула с некоторым облегчением, хотя при мысли, что немецкие военные кутят в реквизированных столичных особняках, ей сделалось дурно. Но если Кики все же осталась в квартире или в своем кабаре, тогда она должна быть жива. Если, конечно, не разозлила каких-нибудь немецких солдат…

Анна устроилась поудобнее на жестком скрипучем сиденье. По сравнению с неуклюжим, как корова, громоздким грузовиком, который ей пришлось водить на юге Франции, старенькая легковушка Андре казалась шустрой беговой лошадкой. Они уже миновали заболоченные равнины Пуату – Марэ-Пуатевен – и впереди показались первые пологие холмы Долины Луары. Машина покатила дальше по пустым дорогам с плавными извивами и поворотами. Сколько им еще ехать спокойно до первого немецкого блокпоста? До первых танков?..

– Париж перестал быть городом света, – продолжала Кристиана. – Ночами там рокочут моторы, над Лувром проносятся военные самолеты. На фасадах развешаны флаги со свастикой.

Анна отказывалась мысленно рисовать себе эту картину, но образ сам возник в голове: величественные колоннады Лувра, символ французской культуры, всемирная цитадель творчества и красоты, место, которое она любила больше всего на свете, изуродованное нацистскими знаменами, развевающимися под окнами.

– Немцы поставили свои танки во дворе Наполеона. Тошно было на это смотреть, – поморщилась Кристиана.

– В голове не укладывается… – подала голос Люси с заднего сиденья. – Они ходят по нашим галереям грязными сапогами.

– Да, – кивнула Кристиана. – Но не забывай, что там почти ничего не осталось. Видела бы ты лица нацистских офицеров, когда мы с месье Жожаром водили их из одной пустой галереи в другую.

Уже несколько недель Кристиана колесила по разным хранилищам на своей старой машине, снабженная целой кипой официальных документов с печатями