Стамбул жил обычной жизнью. В штатном режиме шло формирование маршевых колонн для пополнения войск, стоящих при Адрианополе. Готовился железнодорожный состав с боеприпасами и продовольствием, а также полезным военным имуществом для доставки туда же. На рубеже при Адрианополе планировалось задержаться надолго и если не разбить Меншикова, то поставить в тупик. Даже если он найдёт способ обойти позиции при Эдирне, то нападать на Стамбул, имея у себя в тылу такую представительную группировку, он бы не решился…

И тут – бронеавтомобили влетают в Константинополь!

Флаги, по такому случаю прикреплённые в специальные держатели, развеваются. В мегафоны что-то кричат по-русски. И вообще ведут себя крайне дерзко и агрессивно.

Первой группой, которая ворвалась в древний город, был передовой дозор на «Новиках». Сами по себе они не выглядели сильно устрашающими. Всё-таки довольно компактная техника. Но и она пугала всех встречных-поперечных, ведь у Османской Империи ничего подобного не было. Да и флаг наводил на мысли о том, что что-то пошло не так. Он ведь совсем не походил на красный флаг Великой Порты.

Но это было только началом, так как следом шли тяжёлые «Витязи», колёсные бронетранспортёры и грузовики. Появление ТАКИХ махин уже точно не оставляло никаких сомнений у любого, даже самого необразованного горожанина.

Пришли русские! Меншиков в городе! Эдирне пал!

Стремительно, буквально на глазах закипала паника. Лейб-гвардии Механизированный же полк шёл по этому вскипающему морю, как раскалённый нож сквозь масло. Никакой бесцельности. Никакого мельтешения. Цели были намечены ещё в Эдирне сразу после получения приказа. А всех, кто по злому умыслу или дурости пытался встать на пути этих броневых колонн, просто сносили кинжальным огнём. Что, в свою очередь, вынуждало людей покидать улицы и прятаться.

Полк продвигался быстро, стремительно, решительно и абсолютно безжалостно. Камер либеральных журналистов здесь не было, поэтому «Витязи» с хрустом и чавкающим звуком перекатывались через человеческие тела – даже те, которые за мгновение до этого о чём-то вопили, – и ехали дальше.

Такой подход позволил прорваться к Долмабахче и Йылдыз намного раньше, чем их обитатели успели сбежать. Они, конечно, дёрнулись. Но куда им бодаться с бронетехникой? Тем более что штурмовики и пехота лейб-гвардии Механизированного полка обеспечивали работу бронетехники в стесненных условиях городского боя. Да и на марше прикрывали, удерживая на прицеле верхние этажи и крыши зданий. Всех, кто пытался высунуться, даже просто из любопытства, безжалостно уничтожали. Гуманизм и человеколюбие – не то, что допустимо в сложившейся ситуации. Проявлять слабость в гудящем многомилионном городе – самоубийство. Тем более что с крыш и верхних этажей могли кидать гранаты и какую-нибудь ещё пакость.

Эта суровость дала свои позитивные плоды незамедлительно. Ведь в результате стремительного прорыва полка удалось сделать главное – захватить в плен Мехмеда V и знаменитый триумвират из Энвер-паши, Талаат-паши и Джемаля-паши. Ну и прочих менее ценных пленников.

Промедли они хотя бы немного, пропуская и разгоняя толпы людей, стараясь избежать жертв среди мирного населения. И всё. Сбежали бы. Все сбежали бы. Они и так их чуть ли не «на взлёте» поймали. На последних минутах.

Полк занял ключевые места, а начавшие подходить часом позже остальные части и подразделения корпуса активно занялись установкой контроля над основными магистралями и наведением порядка в городе. Рутиной. Банальной рутиной. Но кровавой.

Первоначальный шок от прорыва русских прошёл. И какие-то отдельные очаги сопротивления возникали то здесь, то там. Их приходилось давить. Быстро и безжалостно. Из дома выстрелили? Дом зачищали. Всех. Разбираться не было времени.

Больше всего хлопот доставили мечети, регулярно превращаемые в узлы обороны благодаря идейным верующим, что сражались с неверными до конца. Не все, конечно, но кто их разберёт? Тем более что практически со всех минаретов вёлся обстрел русских. Так что, как несложно догадаться, эти самые минареты сносились. Первый день – только те, откуда стреляли. А потом – просто все. Потому что то здесь, то там оживали минареты в, казалось бы, зачищенной мечети. Какой-то идейный борец пробирался туда с винтовкой и стрелял по прекрасно наблюдаемой оттуда русской пехоте. Вот и перестали рисковать. Увидел минарет – выстрелил из 75‐мм «окурка» в основание. Если не хватило – парочку «гостинцев» отправил. С безопасного расстояния…

Сурово. Безжалостно. В какой-то мере аморально. Но Меншиков не мог себе позволить миндальничать. Упусти он инициативу, дай узлам сопротивления окрепнуть и оформиться. И всё. Его тупо завалят массой. Этого нельзя допустить. Взять город и потерять его таким глупым образом? Нет. Максим не был готов к этому. Поэтому он действовал как настоящий варвар… как истинный европеец, ворвавшийся в стан к туземцам…

Вместе с тем 7 октября 1916 года ранним утром было произведено знаменательное событие. Проведен благодарственный молебен в Святой Софии. Её минареты уже снесли, на купол храма водрузили импровизированный деревянный крест. И освятили. Вновь возвращая в лоно православной церкви силами местной греческой общины и лично Вселенского патриарха.

Этот деятель прискакал на поклон к Меншикову уже 4 октября, когда понял, что город пал. Фундаментальный принцип симфонии – созвучия – духовной и светской власти, отличающий Западное христианство от Восточного, сработал безукоризненно. Восточное христианство всегда переходило на сторону сильного, крепко держась заветов старины далёкой. Именно так оно поддерживало успешные государственные перевороты во времена Византии. Точно так же оно перебежало на сторону султана Мехмета II Завоевателя, когда поняло, что Византия обречена… Восток всегда был гибким. И эта ситуация не стала исключением, даже несмотря на то, что Вселенский патриарх был самым что ни на есть натуральным чиновником султана. Его подданным. Его верным слугой, окормляющим христиан, проживающих на просторах Великой Порты.

Так или иначе, но идею освятить Святую Софию Вселенский патриарх не только поддержал, но и всемерно стал прославлять. А потом, во время благодарственного молебна, буквально источал восторги на тему освобождения Святой Софии из векового плена.

Максим же слушал эти слова без всякого воодушевления. Ну освободил. Ну освятил. И что? Город ведь насквозь исламский. В нём практически не осталось даже налёта римско-византийских традиций. Он всем своим видом больше напоминал какой-нибудь Багдад или Тегеран, нежели второй Рим. Он опоздал. Они все опоздали. И с делами, и с мечтами. И, глядя на то, как распаляется Вселенский патриарх, ему становилось тошно, больно и обидно. Древняя, старинная мечта многих русских оказалась не более чем миражом в пустыне.

Завершив молебен, Меншиков направился пообщаться с Абдул-Меджидом, сыном Абдул-Азиза I, убитого сыновьями брата отца, узурпировавшего его право на престол. На самом деле сыновья там были больше знаменем, так как в ходе младотурецкой революции хватало дельцов. Но это – не суть. Главное, у Абдул-Меджида, которого Максим тоже захватил в плен, было очень много претензий к родственничкам.