– Кто-то должен был тебе это сказать. Сильный удар головой мог вызвать гипоксию, недостаток кислорода в мозге, которая привела к галлюцинациям.

– Я себе это повторяю каждый вечер. Но видишь ли…

– Что?

– Дедушка приехал без беретки. Раньше я никогда его не видел в таком виде, с растрепанными седыми волосами. Даже Герман заметил и очень удивился.

– И?..

– Когда меня выписали из больницы Чагорричу и вернули мне одежду и вещи Паулы… среди вещей обнаружилась дедушкина беретка. Объясни, как оказалась беретка от «Элосеги», марки, которую всегда покупал дед, в старом «Сеате-127»?

– Есть тысяча объяснений… Ты следователь. У тебя достаточно воображения и здравого смысла, чтобы объяснить это происшествие, а также многие другие, – сказала она, хотя сама не верила собственным словам.

– Я был не один, Альба. Он был со мной, он не бросил меня одного. Он никогда меня не бросал, и что-то мне подсказывает, что и не бросит.

– Когда-нибудь он уйдет. Он уже очень пожилой человек и по закону жизни должен покинуть этот мир раньше, чем ты.

– Нет, ты не понимаешь. У меня в семье сплошные долгожители. Моей двоюродной бабушке сто два года, но помирать она не собирается. Дядя моего деда, дядюшка Габриэль, умер в возрасте ста четырех лет в шестидесятые годы, когда продолжительность жизни в нашей стране составляла шестьдесят с чем-то лет. Наверное, ты мне не веришь, но даты его жизни выгравированы на табличке на кладбище в Вильяверде. Он прожил на сорок процентов дольше своих сверстников. Дед будет еще одним членом нашей семьи, который проживет дольше ста лет. Мне стукнет девяносто, а он и в свои сто пятьдесят будет жарить каштаны.

Альба посмотрела на меня почти с нежностью. Она мне не верила.

Да и как могла она поверить? Она же не знала дедушку.

– После похорон я все еще был на больничном, и мы с дедом вместе отправились в Вильяверде. Я часто думал о Серхио, о его отказе пройти через боль, о патологическом способе от нее избавиться. Его нисколько не заботило, что с ним мы, его друзья, его поддержка, а все из-за того, что он оказался без цели, которую представляла собой Сара. Это был не просто суицид – он одним махом убил еще троих человек, превратился в массового убийцу. Я из всех сил старался извлечь уроки из этого опыта. Сознательно, беспощадно проходил через все пять этапов переживания горя: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Я проходил через каждую стадию. Это было очень тяжело. Каждая из этих стадий была нестерпимо болезненна, но я никогда не думал, что моя жизнь окончится там, на сосновой аллее, потому что мой друг и моя семья погибли в автокатастрофе.

Я не погиб, но осталось ощущение, что самоубийство Серхио можно было предотвратить, а вместе с ним – гибель Паулы и моих близнецов. Тогда-то я и решил заниматься уголовным расследованием, специализируясь на психологии убийц. Но что-то изменилось, с тех пор я не могу видеть мертвых. Ты моя начальница, и не надо бы тебе про такое говорить, но… у меня появляется рвота, я физически плохо это переношу.

– Привыкнешь. У многих такое рано или поздно случается.

– Я не хочу привыкать. В том-то и дело. Я воспринимаю это как наказание; вот та цена, которую я вынужден был заплатить, плохо справившись со своей работой, не успев вовремя.

Я говорил лишнее. И понимал это. А в разговоре сильнее тот, кто говорит меньше. Это было одно из важнейших правил во время допросов, но сейчас я падал, и падал осознанно.

Я не мог замолчать, не мог прервать на середине эту предельную искренность, которую позволил себе рядом с ней.

– Я начал изучать криминальную психологию, изучал невербальный язык и мотивацию, иногда такую предсказуемую и очевидную, что кажется, будто мы движемся по жизни с пузырями возле рта, как в комиксах. Но никто не удосуживается поднять глаза и прочитать слова, которые мы выкрикиваем. Знаешь, что такое ударная вязкость?

– Способность некоторых людей выискивать хорошее в плохом опыте.

– С тех пор я много работал, чтобы стать хорошим следователем, стремился к тому, чтобы пережитое сделало меня лучше. Но я, конечно же, не идеален; во всем этом есть также и темная сторона. Например, с тех пор я не доверяю друзьям; наверное, я никогда не смогу полностью кому-либо доверять. Не потому, что кто-то способен намеренно причинить мне боль. Мы с Паулой были единственными, кто продолжал поддерживать Серхио спустя почти два года, единственными, кто по-прежнему сопровождал его в воскресных поездках, а Серхио не подумал о нас, когда направил машину на дерево. Это был обычный суицидальный инстинкт; его желание свести счеты с жизнью было сильнее, чем гуманность или благодарность близким друзьям. Мы такого не ожидали, и вначале я повторял себе, что это было непредсказуемо. Но затем просмотрел статистику modus operandi смертников. Большинство предпочитают внезапную смерть, прыжок в никуда. Серхио жил на втором этаже и работал в офисе на первом. В Витории у него не было реального шанса подняться на высоту, откуда он мог бы спрыгнуть и покончить с собой, не выходя из зоны комфорта. Есть самоубийцы, которые наносят себе повреждения холодным оружием, но никогда не трогают лицо и всегда предварительно раздеваются. Серхио страдал белонефобией, боязнью острых предметов, и брезговал кровью. Так что эти два способа были исключены. Не умел вязать узлы, был неуклюж во всем, что касалось работы руками. Он был кросс-доминантен – никогда точно не знал, где право, где лево. Не умел пользоваться инструкциями, убегал от любой физической работы…

– Какова же твоя цель?

– Моя цель – добраться туда, где меня пока нет. Хочу стать таким крутым специалистом в психологии, чтобы точно знать, не обманывая себя, что, окажись Серхио сегодня передо мной, я бы поставил его под интенсивное наблюдение в связи с повышенным риском самоубийства. И разумеется, не позволил бы садиться за руль. Поэтому мне нравится моя работа, как никогда. Убийцы, преступники, злоумышленники… все они предсказуемы, и для меня это очень удобно. Как это ни парадоксально, среди них я чувствую себя в безопасности, потому что всегда ожидаю худшей реакции, и они, как правило, меня не разочаровывают.

– Тогда мы с тобой противоположности. Ты веришь в предсказуемость, а я скорее фаталист.

Я посмотрел на нее с удивлением.

– Что это значит?

– Я совершенно уверена, что, когда убийца решил тебя убить, ты ничего не сможешь поделать, – сказала она, машинально теребя свисток, который всегда носила на шее. – Он отыщет способ, выберет подходящий момент. Как правило, все мы довольно рассеянны. Удар ножом в живот посреди улицы – или втихаря в подъезде? Стакан с отравленным напитком, всего-навсего замена белого вина на промышленную посудомоечную жидкость? Наемник, который уложит тебя двумя выстрелами на светофоре? Телефонный провод, обмотанный вокруг шеи? Вообще говоря, для обычного человека не существует способа избежать убийства, если кто-то решил его прикончить. Мне нравится изучать дела, которые мы рассматриваем и фотографии мест преступления, поступающие в мои руки, и думать о практическом способе остаться в живых, но я себя не обманываю: какой бы подготовленной я себя ни чувствовала, его мотивация всегда будет сильнее.