– Именно поэтому я верю в предотвращение убийств, – повторил я. – И хочу поймать его раньше, чем он продолжит убивать.

– Мы не можем защитить всех виторианцев тридцати лет с двойной алавской фамилией. Их четыре тысячи шестьсот тридцать два. Несмотря на предупреждение беречь себя, кто-нибудь допустит оплошность. Убийца на это и рассчитывает. И найдет способ расправиться.

– Заместитель комиссара не должен так думать, – заметил я. – Иначе что он может ждать от подчиненных?

– Ты идешь по следам убийцы, который давно уже планирует свои преступления. Я не верю, что ты способен предотвратить следующее убийство, но, думаю, сможешь расследовать прошлые, и это, как ни парадоксально, поможет в будущем.

– Честно говоря, не понял, комплимент это или выволочка. В любом случае мы не соблюдаем наш договор.

– Я знаю, что делаю, Кракен. – Она посмотрела на часы. – И пойду-ка я прочь, пока мы и дальше не нарушили наши обещания. Увидимся через пару часов.

И она побежала по улице размашистой тренированной рысцой. Светало, день обещал быть жарким. Ее белые леггинсы исчезли вдали.

Я смотрел ей вслед, чувствуя себя еще более одиноким, чем обычно. Если б это была другая девушка, я предложил бы ей позавтракать вместе, чтобы восстановить силы. Такие вещи очень помогают на протяжении дня.

Такое случается. Ты попадаешь в ловушку, когда самому тебе этого вовсе не хочется, попадаешь в ловушку, когда ни в коем случае не должен этого делать. Это происходит помимо твоей воли, твоих намерений и даже личности человека, который тебя невольно спровоцировал. Должно быть, это феромоны, нечто неуловимое, неосязаемое, но оттого не менее реальное. Именно это и произошло. Оно было связано с тем, что я, независимый человек, состоявшаяся личность, прислушивался к топоту ее кроссовок во время бега, к ритму ее пробежки, который узнавал издали, когда она приближалась по темным пустынным улицам Витории, параллельной и тихой. Это было связано с тем, что я снова просыпался день за днем как подросток, с тем, что я каждый раз после пробежки услаждал себя в ду́ше и знал, что готов возобновить сексуальные приключения вольного стрелка в поисках доступной любви. Я был в двух шагах от этих поисков.

Добиваться перевода в такое время – не вариант. Это было самое важное расследование за всю мою карьеру, и я знал, болезненно осознавал, что бойня продолжится. Зачем же оставлять этого мерзавца на свободе?

В то время я и представить себе не мог, что человек, о котором идет речь, строил планы, чтобы помешать мне осуществить свои намерения.

Итак, второй сезон: испытания, союзники, враги. Захватывающие приключения героя. Доверься интуиции, #Кракен.

2 августа, вторник

В тот день с самого рассвета стояла невыносимая жара, в воздухе совсем не осталось кислорода. Казалось, город засунули в стеклянную банку, выставленную под палящее солнце. Те, кто предсказывал аномальную жару, сильно преуменьшали.

Ранним утром мы устроили оперативное совещание прямо в машинах, припаркованных возле кладбища Санта-Исабель в районе Сарамага.

Эстибалис поджидала меня у железной решетки входных ворот. Она была в штатском и темных очках, видимо, надетых в честь похорон. Мимо проследовал Антонио Фернандес де Бетоньо, оптик, в сопровождении представителей мэрии. Нас он едва удостоил взглядом: невозмутимо шагал своей дорогой, будто явился на экскурсию по кладбищу, которые в последнее время вошли в моду.

Позади него шли родственники, сопровождающие плачущую женщину, вероятно, его бывшую жену, которую поддерживали подруги. Лицо женщины скрывалось за такими большими солнцезащитными очками, что мне почти не удалось разглядеть его черты. Подружки Энары тоже рыдали. Пейо пришел один. На нем был костюм, тесноватый для его тучной фигуры. Волосы убраны в хвост. Он двигался от могилы к могиле, усеивая свой путь мокрыми салфетками. Вид у него был отчаявшийся и потерянный.

Мы с Эсти молчали, внимательно посматривая на остальных.

Кладбище было старинным, начала XIX века. Оказавшись среди этих могил, ты невольно попадал в прошлое, где статуи молящихся детей и невинных дев нашептывали жутковатые истории.

– Вчера вечером я смотрел старые кассеты с записью первых передач Тасио Ортиса де Сарате. Он рассказывал о церквях, об археологии…

– Что-нибудь обнаружил? – шепотом перебила Эсти, когда мы очутились на разумном расстоянии от фамильного склепа, в котором покоились предки оптика.

– Возможно, Эсти. Возможно. Потом, в кабинете, когда будет меньше суеты, я расскажу тебе о своей находке. Но сперва скажи мне, какие воспоминания остались у тебя об Очате?

– Деревне-призраке? Мы ездили туда, когда были детьми. После того, как там якобы видели НЛО, туда ринулись толпы. Помню, подходишь к этой деревне – и мурашки пробегают по телу. Кажется, тамошние места опустели из-за эпидемии или чего-то в этом роде. И правда, атмосфера там какая-то… зловещая. Когда начались двойные убийства в дольмене и Ла-Ойе, люди из Тревиньо говорили, что по ночам вокруг знаменитой заброшенной башни Очате снова заметили странные огни.

– Вы ездили… всей семьей?

Эстибалис опустила солнечные очки и вонзила в меня знакомый мне жесткий взгляд.

– Ты хочешь знать, имеет ли мой брат какое-то отношение к Очате, Кракен? Не играй со мной, не надо меня изучать. Я не свидетель, я твой товарищ. Если у тебя есть доказательства того, что мой брат имеет отношение к этим преступлениям, скажи мне прямо.

– Пока ничего нет, но в этой зоне, на расстоянии нескольких километров, есть удивительные вещи, которые, возможно, как-то связаны с преступлениями. Имя твоего брата звучит всякий раз, когда речь заходит о язычестве или эзотерике. Это меня беспокоит так же, как и тебя. Я всего лишь хочу раз и навсегда с этим покончить.

– То есть повесить все на Энеко.

– Нет, мне бы этого не хотелось, но рано или поздно мне понадобится с ним побеседовать. Видишь, я все говорю прямо. Только не стоит предупреждать его заранее. Я с ним поговорю, успокою свои подозрения, и мы прощупаем другие гипотезы, договорились?

Эсти что-то проворчала вместо ответа, и я удалился по одному из проходов между могилами. Я хотел найти фамильный склеп, где, как сообщалось в 1989 году в прессе, была похоронена мать Тасио и Игнасио.

Я прошел мимо самой известной на всем кладбище эпитафии, знаменитой «Знай, я этого не хотел»[40].

«Кто же этого хотел, дружище?» – мысленно обратился я к неведомому обитателю могилы.

Наконец я нашел то, что искал. Дверца была в скверном состоянии, но гранитный постамент семьи Унсуэта стоял на своем месте, величественный, несмотря на минувшие века.