Эммануэль смотрела в пространство. Она не произнесла нислова. Сидя на низком парапете, она обхватила руками свои ноги и уткнуласьподбородком в поднятые колени. Потом, словно очнувшись, спросила жалобнымголосом:

– А почему все это должна делать именно я?

– Почему именно вы? Потому что вы призваны к этому. Другиеспособны решать уравнения, писать музыку; ваш гений – в физической любви икрасоте. Разве вам не хочется оставить свой след в жизни?

– Но мне ведь только девятнадцать лет. Мне еще так далеко доконца жизни!

– А разве надо ждать так долго начала действия? Разве вы ещеребенок? Послушайте, я зову вас стать героиней. Не только я зову. Весь мирнуждается в этом. Ваш род, ваш биологический вид требует от вас этого.

– Мой биологический вид?

– Ну, конечно! Эта доисторическая аминокислота,доисторическая амеба, доисторическое четвероногое, все непостижимое хочет статьпостижимым, добиться чего-то, превратиться во что-то! Животное? Позвоночное?Млекопитающее? Приматы? Человекообразное? Человек? Гомо сапиенс? Все этоустаревшие ярлыки. Идет предвестник Нового: человек Времени и Пространства,человек беспредельного свободомыслия, человек со множеством тел и единымразумом, человек, создающий и преобразующий людей, которому постоянно угрожаютего же собственные создания, который отмечен стигмами своих ошибок и своихтайн. Хотите вы помочь ему?

– Значит, если я сниму свои шорты, я ему помогу?

– …Вместо этого увековечить иллюзии, обманы, фобии?Увековечить благопристойность?

– Вы в самом деле считаете, что для прошлого человечества идля его будущего имеет значение, открыт мой холм Венеры или прикрыт?

– Будущее зависит от силы вашего воображения, от вашейдерзости, а не от вашей верности старым обычаям! То, что было мудрым дляпещерных людей, превратилось для нас в идиотизм чистейшей воды. Возьмемскромность, так называемое «приличие»: врожденная ли это добродетель, ценнаядля всех времен? По сути дела, конечно же, нет. Первоначально – глубокая мысль,крепкая, нужная людям, истинное понятие. Сегодня – пустая претензия,бессмысленный софизм, фальшивая драгоценность, прибежище лжецов, сосудизвращенности…

– Вы хорошо знаете, что я не ханжа. И я в восторге от вашейпроповеди. Но неужели все это надо принимать настолько серьезно?

– Человек, впервые спустившись на землю, все еще не могвыпустить из рук свисающие ветки, он боялся когтей и зубов соперников, онпрыгал, лазал, скакал по земле среди зарослей и камней. На это у него уходилокуда больше времени, чем на ласки своих подруг во влажной темноте пещер. И тот,кто первым подумал о том, что надо предохранить орган, от которого зависитпоявление и численность потомства, воистину оказал огромную услугу своему виду.Если бы он не возвел эту элементарную предосторожность в этический закон, вритуал, не придал бы ей налет элегантности, если хотите, некий шарм – ктознает, смог бы он добиться господства над остальными тварями? То, чтопревратилось в ханжество, было сначала биологическим ясновидением: это шаг внаправлении эволюции, хорошая вещь в самом прямом смысле.

Марио опустился в кресло подле Эммануэль.

– А позднее одежда спасла род человеческий от гибели вледниковый период.

Он с раздражением рванул ворот мокрой от пота сорочки.

– А теперь взгляните! Северные олени ушли на север, великиеледники растаяли под солнцем. И тем не менее мы задрапированы в одежде, ибонеприлично ходить голыми!

Драматический жест – и продолжение:

– Мы сидим на бархате и ходим по подстриженной травке. Унаших прирученных животных нет ни панцырей, ни острых клыков. А мы все ещебоимся, что кто-то может повредить наши гениталии. Пара штанин все еще священнадля нас, хотя их роль давно отыграна, их прямое назначение забыто! И вы ещеспрашиваете меня, почему надо освободиться от этой туники Деяниры? Глуподержаться за миф, утративший всякий смысл, – глупо для всего рода людского.Энергия, растраченная на службе чистейшему предрассудку, лишает нассозидательной мощи.

Тема явно воодушевила Марио, он продолжал:

– В самом деле, задача древних греков, считавших ее самойнеобходимой, была – сбросить одежды. Вначале, когда они еще пребывали вкаменном веке, они укрывали свои фаллосы, но едва наступили времена болеевысокой культуры, у них появились обнаженные статуи. И если бы народ великихвоинов, поэтов и философов не осознал, как смешны эти «священные покровы», мыбы и по сей день оставались варварами.

Озорной блеск блеснул в глазах Марио:

– Неужели вы думаете, что дорические эфебы предпочиталисостязаться в своем пятиборье без всякой одежды только для того, чтобы нестеснять движений? Нет, в первую очередь они старались показать красоту своихтел поклонникам, которые потом обессмертили их. В гимназиумах рядом со статуейАфины Паллады стояла статуя Эроса, и первый урок мудрости мужчина получал у ногбога Любви.

На мгновение Марио словно погрузился в грезы об эпохе, вкоторой Эммануэль это знала точно – он предпочел бы жить. Но, пересилив себя,вернулся к современности:

– То, что я вам только что сказал об историиблагопристойности, относится также и к другим сексуальным табу. Попробуйтеоткрыто и честно признаться своим знакомым, что вы любите познавать мужчинугубами, языком, чувствовать его глубоко в своей глотке. Что каждый день выдоставляете себе радость при помощи собственных пальцев. Или что вы любитеделить супружескую постель еще с кем-нибудь третьим! О, какой позор обрушитсяна вашу бедную голову!

Когда-то все эти табу имели смысл. Когда задачей человекабыло заселение огромной планеты, нельзя было бесцельно расточать сперму, имысль объявить мастурбацию смертным грехом была просто необходима. Теперь жеЗемле угрожает перенаселение, и я вообще запретил бы мужчинам извергать семя вженское влагалище; это можно считать допустимым, только если нет рискаоплодотворения. Мы так и не избавились от архаичного страха, что жена можетпринести чужого ребенка – и это при том, что мы теперь можем вполне положитьсяна противозачаточные средства, а вдобавок к этому – на наши губы, языки,пальцы. Это же просто нелепо и оскорбительно для разума – смотреть в этомстолетии на поиски чувственных наслаждений, не ставящих себе цельювоспроизведение потомства, как на нечто заслуживающее порицания. И насталовремя для нас мужчин, признать стремление наших жен к новым и новым встречам инеоскорбительным, и вполне законным.

Казалось, Марио ждет реплики Эммануэль, но она не разжималагуб, и он продолжал:

– Если мы хотим, чтобы наши дети были умнее, талантливеенас, мы должны оставить им Землю, освобожденную нашей дерзостью от абсурдныхзапретов и нелепых страхов. Стыдливость, школьное благонравие, то, что французыназывают «прюдери», – это оковы. Что могли бы открыть Паскаль или Пастер, еслибы они не вырвались их этих капканов? И что бы вы сказали о художнике в шортахи на привязи? Я не рассматриваю эротизм как самоцель. Но я знаю, что он своимжеланием быть свободным бросает вызов лицемерию и боязни. Если человечествозаблудилось в лабиринте, то эротика – нить Ариадны, которая выведет узника насвободу.