Но он просил ее отдаться только одному. Она скинула с себяюбку и вытянулась на диване, прижавшись спиной к ласкающей мягкости подушек.Широко раздвинув ноги, она обняла бедра человека, осторожно погружавшегося внее. Когда проникновение стало полным, Марио, до того державший головуЭммануэль, осыпая ее поцелуями, встал и занял позицию позади молодого человека.Он тоже обнял его за бедра, и руки Марио соединились с руками Эммануэль напояснице сам-ло.

Она слышала, как он застонал от наслаждения. Потом стоныпревратились чуть ли не в крики, и сквозь них она услышала голос Марио:

– Теперь я вошел в вас. Я пронзаю вас копьем в два разаболее острым, чем у обычного мужчины. Вы чувствуете это?

– Да, это чудесно, – простонала Эммануэль. Могучий поршеньсам-ло на три четверти вышел из Эммануэль, потом снова вернулся и начал, всеувеличивая темп, свое движение. Она не знала, доставляет ему Марио радость илиболь, ей было не до этого; она рычала, извиваясь на подушках. Двое мужчинсоединили с ее криками свои. Эти крики разорвали предутреннее молчание, исобаки в окрестных домах начали отчаянный концерт. Но эти трое ничего неслышали – они были в другом мире. Великая гармония царила в этом трио, как вхорошо отлаженном механизме. Никогда ни одна пара не способна достичь такойгармонии! Руки сиамца сжимали грудь Эммануэль, и она посылала свое тело емунавстречу, помогая ему как можно дальше проникнуть в нее, желая, чтобы онразорвал, разодрал ее.

Марио чувствовал, что силы сам-ло неисчерпаемы, но сам онуже почти опустошил себя. Он вонзил свои ногти в спину юноши, как бы давая емусигнал. Извержение двух вулканов шло одновременно, гам-ло изливался в лоноЭммануэль, получая с другой стороны такие же дары. Эммануэль же кричала так,как ей никогда не приходилось кричать раньше. Горький, пряный вкус она ощущалачуть ли не в горле. Ее голос отражался от черной воды канала, и нельзя былопонять, к кому обращены ее слова:

– Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю…

«Анна-Мария Серджини»… В звуке «и» этого женского имени,когда его произнес Марио, было что-то нежное, волнующее, – даже в том, каквнезапно этот звук оборвался.

Девушка продолжала сидеть за рулем своего автомобиля, когдаМарио взял ее руку с длинными, не украшенными кольцами пальцами, и поднял вверхкак бы вручая Эммануэль.

«Анна-Мария» – звучало эхом в Эммануэль; она словно пыталасьзадержать в сознании эту ласковую дрожь раскатистого флорентийского «р».«Анна-Мария» вслед за словами поплыли отрывки церковных песнопений и запахладана, и запах тающего воска. PANIS ANGELICUS.

Девичьи колени, благопристойно прикрытые юбкой.Восхитительные видения! О RES MIRABILIS! Гортань, в которой рождается это «и»,язык, касающийся увлажненных губ, полураскрытых губ, за которыми мерцают ровныебелые зубы… О SALUTARIS HOSTIA… И сияние, струящееся сквозь цветные витражи,сияние иного света, для которого нельзя найти слов в бедном школьном словарике.

– Она великолепна, – прошептала Эммануэль. – И какаяликующая, уверенная, счастливая собой чистота! – Сердце Эммануэль дрогнуло. – Отаком совершенстве можно только мечтать.

– От вас зависит сделать эту мечту осуществимой, – произнесМарио, и Эммануэль встрепенулась – неужели он и в самом деле может подслушиватьее мысли? Анна-Мария улыбалась так доброжелательно и непринужденно, чтоЭммануэль сразу же почувствовала себя абсолютно естественно и сжала руку своейновой знакомой.

– Но не сейчас, – сказала Анна-Мария с той же прелестнойулыбкой. – Я не могу опоздать на дамский чай, я обещала.

Машина ее была очень низкой, и она смотрела на Марио, задравголову, словно он вырос еще на несколько футов.

– Ты найдешь кого-нибудь, кто тебя подбросит.

– Но…

– Поезжай, сага, поезжай!

Колеса взвизгнули на гравии. Опечаленная Эммануэль смотрелавслед уносящейся прочь мечте.

– Я думаю, что узнала сегодня самое прелестное существо воВселенной, повернулась она к Марио. – Где вы разыскали этого ангела?

– Она моя родственница, – ответил Марио. – Иногда становитсямоим шофером.

И тут же полюбопытствовал:

– Она показалась вам настолько интересной?

Эммануэль словно не расслышала вопроса.

– Она завтра вернется, – сказал Марио и после небольшойпаузы продолжал:

– Я хочу вам сказать вот что: вы можете не толькозаинтересовать ее, но, я уверен, и заставить прислушаться к самым серьезнымпредложениям.

– Я? Что вы! – запротестовала Эммануэль. – Как это у меняполучится? Я ведь совсем еще новичок.

Она даже разозлилась – неужели ее учитель считает свое делозаконченным после одного-единственного урока?

Теперь они, пройдя по саду, поднялись на террасу и сновасидели в гостиной.

– Я уверена, что вы достаточно занимались ее воспитанием,разве я могу что-нибудь добавить к этому? – сказала Эммануэль.

– Речь идет не о ее воспитании, а о вашем.

Он остановился, дожидаясь ее ответа, но Эммануэль молчала, ивыражение ее лица оставалось скептическим. И он начал свое объяснение.

– Видите ли, тот процесс, который начался в вас, должен бытьвами же и завершен. Нет пока таких форм, которые были бы вашими в степени,достаточной, чтобы дать вам как бы другое существование. Но, может быть, вы исейчас уже довольны собою?

Эммануэль решительно тряхнула копной волос.

– О нет! Совсем нет!

– Ну, так шагните дальше, – голос Марио звучал почти устало.Однако он продолжал:

– Как женщина вы вполне можете быть удовлетворены своейлюбовью: она в известной степени – достаточное условие существования. Но вы –богиня, и поэтому благоденствие других имеет к вам самое прямое отношение.

Она улыбнулась, вспомнив помост, храм, ночь. Он внимательносмотрел ей в лицо.

– А вы начали заниматься просвещением вашего супруга?

Эммануэль покачала головой. Выражение ее лица было идерзким, и смущенным.

– Он разве не удивился вашему долгому отсутствию?

– Удивился.

– И что же вы ему сказали?

– Я сказала, что вы водили меня в опиекурильню.

– И он отчитал вас?

– Он потащил меня в постель.