С любопытством разглядывая висюльки владельца рынка, она необнаружила, однако, креста туарегов. Ну да, говорят, что носить его достоиндалеко не каждый. Если на цепочке на груди странника висит крест с солнцемпосредине, значит, этого человека можно считать избранником судьбы и царицыТанаит: после смерти он встретится с нею в раю и будет удостоен ее любви.

Неужели владелец рынка не заслужил креста Танаит?

Странно – там, в Марокко, слушая эти экзотические, но все жеотлакированные рассказы, призванные поражать воображение туристов, Алёна неслишком ими впечатлялась и смотрела на туарегов как на ходячие экспонаты из какого-томузея. Но в позе, в осанке этого старика в синих одеяниях было что-тоневероятно подлинное, хотя он сидел всего лишь в центре парижского рынка, греястарые кости под бледным европейским солнышком, а не покачивался на верблюдепосреди сверкающей Сахары. Почему-то при взгляде на него даже сердце слегкащемило.

– Ну ладно, продукты-то покупать надо, – вернулаее к действительности Марина. – Где тут мой список?

Список был обширен, между рядами ходили минут сорок: ведьпродукты покупались и для остающейся в Париже Алёны, и для семейства,отъезжающего в Мулен, – потом вошли в арабскую бушерию, где Алёна впервыенаблюдала процесс мгновенного изготовления фарша (говяжьего). В куриноммагазине по просьбе Марины курочку меленько порубили. Алёна старательно делалавид, что она уже, как и Марина, вполне привыкла к благам цивилизации, но все жепотихоньку вздыхала. И это ведь самый обычный рынок… Да здесь везде так!

Это наша национальная особенность, русских, вздыхать заграницей: дескать, за державу обидно до слез!

Наконец сумка-тележка была набита до скрипа колесиков; крометого, и Марина, и Алёна были обвешаны пластиковыми сумочками с нежным товаром:абрикосами, клубникой, малиной.

– Не перепутать бы, что с собой берем, чтооставляем, – озабоченно сказала Марина. – Ах, какая жалость, что выне хотите с нами ехать!

– А почему вы покупаете продукты на рынке? –быстренько перевела разговор Алёна, которой жутко не хотелось тащиться в глушьбургундскую, в какой-то неведомый Мулен: три часа в автомобиле представлялись писательнице,которую частенько и в трамвае укачивало, чем-то ужасным. – Наверное, там,на базаре, все это дешевле было бы купить?

– В Мулене нет ни базара, ни магазина. Практически всесъезжаются туда только на лето, а зимой живут кто в Париже, кто в Дижоне, кто вокрестных городах. Выгоднее ежедневно наезжать туда со своим фургоном буланжье,в смысле, булочнику, чем держать магазин. Боже, какие у него багеты, какиеслоеные пирожные с мирабелью… – пропела Марина-сирена, однако Алёнасделала вид, что не слышит.

Подумаешь, пирожные! Что, она в Париже пирожных не поест,что ли? Да и вообще, ей надо худеть. Начать бегать по утрам. Зря, что ли, везлас собой кроссовки и шорты? Жаль, что тут, в городе, не больно-то разбегаешься.Простор нужен! То ли дело – на Откосе над Волгой носиться!..

– Мы будем останавливаться на выезде из Парижа, тамогромный супермаркет «Карфур», муку купим, сахар, масло, но я не люблю овощи из«Карфура», они какие-то ненатуральные. А в Тоннере, это семнадцать кэмэ отМулена, очень дорогие магазины, – продолжала Марина. – Туда ненаездишься. Нет, думаю, нам на пять дней как раз хватит. Ой, Алёна, ну поехалис нами, а? – почти простонала она. – Честное слово, не пожалеете.Бургундия очень красива, к тому же вы там столько почерпнете для себя какдетективщица…

– В бургундской деревне?! Да там небось такая тишь дагладь…

– Моя подружка Николь – та самая, в домике которой мыбудем жить, – знаете как называет Мулен? Криминальная деревня! – хихикнулаМарина. – Там второй год что-нибудь необыкновенное случается – причемименно тогда, когда русские приезжают. Сначала Николь там жила со своейподругой Лерой (она, кстати, потом за настоящего миллионера вышла!), и на нихнапали местные торговцы старьем, антиквариатом, цыгане. На другой год тудаприехала подруга этой самой Леры, кажется, Валентина ее звали. Так вообще целыйбоевик приключился: накрыли банду корсиканских террористов, которые взрывалистаринные замки. Причем возглавляла их местная жительница. Что-то в этом роде.Говорили, будто даже нашли какую-то неизвестную картину Давида, но, по-моему,это сущие враки.[17]

– А эта Валентина тоже замуж за миллионера вышла, илией меньше повезло?

– Что-то там произошло, какая-то бурная любовнаяистория, однако, по-моему, они еще не поженились, – весело болталаМарина. – Но он не миллионер, просто знаменитый реставратор и ужасныйсердцеед, так что я не уверена, выйдет ли из этого что-то путевое, а впрочем…

Марина замолчала так резко, что Алёна посмотрела на нее сиспугом.

Ее подруга стояла, прижав руки с пакетами к груди, инеотрывно смотрела туда, куда были устремлены глаза всех посетителей рынка.

Да уж, товарищи… Вы хотели экзотики? Ну так получите!

Если раньше Марине казалось, что на рынке тихо, то теперьдаже Алёна была согласна: тут и впрямь установилась полнейшая, гробовая, можносказать, тишина. И в этой тишине звонко раздавалось щелканье по асфальту копытвысоченного верблюда в синей, украшенной серебряными и медными бляхами сбруе.Верблюд был белый, просто-таки белоснежный, редкостной красоты ивеличественности. Меж его горбов на высоком седле восседал человек – в синиходеяниях, с лицом, закрытым до самых глаз, как и лицо хозяина рынка. Еще одинтуарег, что ли, пожаловал? И еще более экзотичный, чем первый. Правда, на егогруди висел только один амулет, но зато в нем, чудилось, сфокусировались всесолнечные лучи, так он сверкал.

Верблюда называют кораблем пустыни. Алёне в том же Мароккокак-то раз пришлось поплавать на этом корабле. Ого, воспоминание не из самыхприятных! Удержаться в седле, когда верблюд садится или встает, подгибая илираспрямляя свои длинные ноги, жутко трудно. При его размеренной ходьбеукачивает…

То есть укачало нежную Алёну с ее никаким вестибулярнымаппаратом, однако этот туарег, явившийся на базар словно бы прямиком из Сахары,чувствовал себя, похоже, на этом шатком корабле превосходно, даром что вокруграсстилались не бескрайние барханы (или что там еще расстилается в пустыне?), аряды, заваленные снедью, да еще чуть ли не из-под копыт то и дело шарахалисьизумленные люди.

Да уж, впечатление верблюд произвел сильнейшее! Лица выражалинеописуемый восторг. Арабы даже кланялись ему, ну а европейцы аплодировали.