– Ну, тогда до свидания, – первым направился к двери Питер.

– Нет, погодите минутку, – окликнул сигнальщик и, засунув руки в карман, вытащил горсть монет. Множество пенни, несколько шиллингов, шестипенсовиков и полкроны. Выхватив из горсти два шиллинга, он протянул их детям. – Вот, я вам это даю, чтоб вы про сегодняшнее держали язык за зубами.

На миг повисла тяжелая пауза.

– Ну и гадкий же вы человек, – с отвращением бросила Филлис.

Питер, шагнув к сигнальщику, ударил его по руке. Монетки, звеня, покатились по полу.

– Если что-то и может заставить меня донести на вас, то именно это, – гневно проговорил он. – Пошли отсюда скорее, Фил, – с пылающими щеками позвал он сестру.

Филлис замешкалась подле сигнальщика, который стоял, по-прежнему протянув к ним руку, и, взяв его за нее, сказала:

– Питер вот рассердился, а я вас прощаю. Вы не в себе, иначе бы никогда такого не сделали. Я знаю, что недостаток сна сводит людей с ума. Мне это мама однажды сказала. Надеюсь, ваш маленький сынишка скоро поправится и…

– Идем, Фил, – раздался настойчивый призыв Питера.

– Даю вам самую торжественную клятву, что мы никому ничего не расскажем. Давайте же поцелуемся и будем друзьями, – сказала она сигнальщику, наслаждаясь собственным благородством, которое побуждало ее положить конец ссоре, хотя не она была в ней виновата.

Сигнальщик, склонившись к ней, поцеловал ее в щеку.

– У меня точно сейчас с головой никуда, сестренка, – виновато проговорил он. – Ну, беги теперь домой к маме. А обижать я вас не хотел.

И Фил, с легким сердцем покинув душную сигнальную будку, последовала за братом к ферме.

Когда люди с фермы, несущие накрытый попонами кусок плетня длиной в человеческий рост, прошествовали под предводительством Питера по туннелю, Бобби была обнаружена крепко спящей. Джим тоже спал, ибо, как объяснил впоследствии доктор Форрест, его измучила боль.

– Где он живет? – осведомился управляющий фермой.

– В Нортумберленде, – успела и это выяснить она у Джима.

– Я учусь в Мейбриджской школе, – вмешался Джим. – Наверное, мне нужно туда возвратиться.

– Мне кажется, тебе сперва нужен доктор, – сказал управляющий.

– Ой, да несите его прямо к нам, – приняла решение Бобби. – Если идти по дороге, получится очень близко. Я уверена, мама сказала бы, что мы именно так и должны поступить.

– А вашей маме понравится, что вы принесли домой незнакомца со сломанной ногой? – не слишком был сам уверен в таком управляющий.

– Ну, она ведь сама привела к нам домой несчастного русского. Поэтому наверняка и сейчас согласится, – обосновала свою позицию Бобби.

– Конечно, тебе лучше знать свою маму, – сказал управляющий, – но я бы вот не решился такого к себе домой принести, прежде чем у хозяйки спросил, хотя меня, в общем-то, самого там хозяином называют.

– Ты действительно так уверена, что твоя мама не будет против? – прошептал ей Джим.

– Совершенно, – кивнула она.

– Значит, несем его в Дом-с-тремя-трубами? – все же счел своим долгом уточнить еще раз управляющий.

– Конечно, – ответил на сей раз Питер.

– Тогда мой парнишка пока смотается на велосипеде к доктору, – возникла идея у управляющего. – Скажет, чтобы он прямо к вам и шел. Ну, ребята, – повернулся он к своим людям. – Поднимаем его так спокойненько, плавненько. Раз, два, взяли!

Мама была совершенно поглощена сочинением истории про герцогиню, злодея, который замыслил коварный план, тайный ход и пропавшее завещание. Она до того вдохновенно и быстро писала, что ручка, выскользнув у нее из пальцев, свалилась на пол. Именно в этот момент распахнулась дверь, и, обернувшись, мама увидела Бобби – без шляпки и раскрасневшуюся от бега.

– О, мама! – вскричала она. – Спускайся! Мы нашли «гончую» в красной фуфайке в туннеле. Он сломал ногу, и они несут его к нам домой!

– Вообще-то им лучше бы отнести его к ветеринару, – нахмурилась мама. – Мне не по средствам держать здесь хромую собаку.

– На самом-то деле он не хромая собака, а мальчик, – тяжело дыша и смеясь, внесла ясность дочь.

– В таком случае его следует отнести домой к его маме.

– Его мама умерла, – сообщила Бобби. – А папа находится в Нортумберленде. О, ведь ты будешь к нему добра? Я сказала ему, что совершенно уверена, что тебе захочется, чтобы мы принесли его к нам домой. Ты же всегда стараешься всем помочь.

Мама улыбнулась и тяжело вздохнула. Замечательно, когда ваши дети уверены в вашей полной готовности открыть и дом, и сердце каждому, кто нуждается в помощи. Только вот их поступки, согласно этому утверждению, не всегда покажутся вам своевременными и уместными.

– Ну, – еще раз вздохнула она. – Постараемся сделать, что можем.

Увидев же Джима, до белизны бледного и с губами пугающе синего цвета, мама сказала:

– Вы совершенно правильно принесли его к нам. Сейчас мы, Джим, тебя поудобней устроим в кровати, а скоро к тебе придет доктор.

И взгляд ее был исполнен такой доброты, что Джим почувствовал, как на него, подобно второму дыханию у бегуна, накатывается теплая волна второй смелости.

– Мне опять будет больно, да? – ровным голосом спросил он. – Я не хочу быть трусом, и вы, пожалуйста, не подумайте, что я трус, если я снова потеряю сознание. У меня это правда выходит совсем не нарочно. И мне ужасно неловко, что я доставляю вам столько хлопот.

– Вот уж можешь не волноваться, – заверила его мама. – Неужели ты думаешь, я не вижу, как тебе сейчас трудно, бедняга.

И она поцеловала его с такой нежностью, будто это был Питер.

– Мы рады, что ты у нас, правда, Бобби? – повернулась она к старшей дочери.

– Да, – ответила та, и по тому, какое у мамы было сейчас лицо, окончательно убедилась, насколько была права, когда приняла решение, что «гончего» в красной фуфайке надо нести к ним домой.

Маме в тот день так и не удалось вернуться к сочинению своей истории, потому что сперва «гончего» в красной фуфайке, которого дети принесли в Дом-с-тремя-трубами, надо было уложить в постель, а затем появился доктор, и его помощь сопровождалась для пациента крайне болезненными ощущениями. Мама весь этот трудный период прошла вместе с Джимом, стараясь по мере сил отвлечь его от страданий, хотя, как отметила миссис Вайни, «вы здесь, дорогая, хоть наизнанку вывернитесь, а боль-то – она свою песню громче вашей споет».

Дети, решительно выдворенные доктором с места событий, сидели внизу, прислушиваясь из гостиной, как наверху ходят по спальне его ботинки. А потом оттуда раздался стон.

– Это просто кошмар, – поежилась Бобби. – Как же мне хочется, чтобы доктор Форрест справился поскорее. Бедный, несчастный Джим.