В приемной между тем началась возня и сопение. В дверьбилось что-то тяжелое, пыхтящий голос ритмично выкликал:

– Римма Петровна! Римма Петровна, вы живы?

Смуглая открыла рот, чтобы крикнуть, но осеклась, когда Юрийпоказал ей кулак. Потом он взглянул на лежавшую женщину и сказал, изо всех силстараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее:

– Отзовите собак, ну!

Та кивнула, резко приподнимаясь и одергивая на себе платье.Повернулась к смуглой:

– Риммочка, пожалуйста… – Голос у нее на миг сел, но тут жеснова прорезался: – Риммочка, скажи Гошке, чтобы ушел.

– Ты что? – выкрикнула та. – Гоша, вызови милицию!

– Не надо! – взвизгнула дама со стола. Неловкососкочила, ударившись об угол бедром, сморщилась и принялась натягиватьтрусики. – Не надо, говорю! Я все тебе объясню, только пусть он уйдет! Всебудет в порядке, обещаю.

Римма смерила подругу режущим взглядом черных прищуренныхглаз, потом, покачав головой, неохотно крикнула:

– Гоша, отбой! Иди вниз!

– Чо, не вызывать милицию? – громко вопросил Гоша, и вего голосе Юрию послышалось явное облегчение.

– Не надо! – раздраженно подтвердила Римма. – Покане надо! Но если я еще раз позвоню – вызывай немедленно, понял?

– Ладно, – пробасил Гоша и затопал, удаляясь.

– Что здесь… – начала было Римма, но вторая женщина, ужевполне закончившая свой туалет, только махнула на нее рукой:

– Подожди! – и повернулась к Юрию.

– Тебе все равно не удастся ничего доказать, – сказалаона, так и впившись глазами в его глаза, но, несмотря на все старания, взглядее то и дело начинал блудливо вилять. – Мы будем все отрицать, сампонимаешь. Тебе никто не поверит.

– Так-таки никто? – глумливо усмехнулся Юрий. –Мне почему-то кажется, что это, – он с брезгливой усмешкой кивнул настол, – здесь довольно обычное дело. Я, конечно, не специалист, но, на мойвзгляд, Римма Петровна щупала тебя довольно профессионально. Чувствуетсянемалый опыт. И если кто-то поинтересуется розовыми активистками нашего города,наверняка среди них окажется эта черноокая смуглянка!

Он брякнул наугад, но попал не в бровь, а в глаз: у егособеседницы явно перехватило дыхание. И все-таки она не сдавалась:

– Ну и что? Ты все равно не докажешь, что видел меня с ней…Тем более что это произошло только один раз, честное слово!

– Да на здоровье, хоть восемьдесят один раз, – медленносказал Юрий, ужасаясь тому, что говорит правду, что ему и впрямь глубокоплевать на происходящее. – Но раньше за тобой не наблюдалось склонности кособам твоего пола, по-моему, ты их скорее люто ненавидела. А теперь что?Захотелось барыньке вонючей говядинки?

– Ну, все в жизни надо испытать, – пожала она плечами сэтой своей вороватой усмешкой, которую так ненавидел Юрий, и ему, как всегда,захотелось ее ударить. И, как всегда, он этого не сделал, разумеется. – Тыможешь не поверить, конечно, но мне это нужно было для статьи. Я пишу статью осексуальных меньшинствах, ну и… надо всесторонне изучить предмет, о которомсобираешься писать, это первый принцип настоящей журналистики!

– Так ты что, в журналистки подалась? – Юрий дажеруками всплеснул. – Да у тебя же двойка была по русскому с первого поодиннадцатый, ты же корову через ять пишешь!

– В каждой газете есть корректоры, – сказала она,приглаживая взъерошенные белокурые прядки. – Главное – изюминка!

– И как? Получается изюминка? Что-то я ни разу не встречалтвоей фамилии в прессе!

– Да что я, больная, под своей фамилией писать? У меня неменьше десяти псевдонимов!

– Псевдонимов? – Юрий прищурился. – Псевдонимов,говоришь?.. Слушай, Ал. Фавитов – это не ты случайно?

– Когда? – деловито уточнила блондинка.

– Что – когда?

– Ну, Ал. Фавитов – когда? Когда печаталась та статья,которую он написал, в каком номере? Или ты тоже пришел права качать насчетвчерашней заметки?!

– Нет, – растерялся Юрий, пытаясь вспомнить, за какоечисло была газетка с гнусной статьей про Саню. – Не насчет вчерашней, атой, которая была дней пять назад, я думаю.

– Ладно, а статья-то как называлась?

– «Кончить, чтобы кончиться», – буркнул он, чувствуяужасный стыд из-за того, что произносит эту мерзость. Хотя после того, что онтолько что узрел, – стыдиться каких-то слов? Смешно!

– «Кончить, чтобы кончиться»? – задумчиво переспросилаона. – Что за фигня? Римма, ты не знаешь, кто этот материал готовил впечать?

– Ну, я! – вызывающе откликнулась из угла всеми забытаяРимма. – Но я больше ни слова не скажу этому отморозку, если вы мне неответите толком, что тут происходит и кто он такой!

Блондинка устало вздохнула и, с упреком посмотрев наподругу, объяснила то, что и так было уже всем ясно:

– Да это мой бывший муж, Юрка Никифоров!

Лору Фролову в классе и за девчонку-то не считали.Тощенькая, кривоногая, с заморенным личиком и вечно немытыми волосаминеопределенного цвета, она училась едва-едва на троечки, которые ей ставили восновном из жалости к матери. Красивая женщина восточного типа, она однавоспитывала этого маленького оборвыша, а также двух Лориных братьев, известныхвсему городу хулиганов.

«Все в отца!» – единогласно резюмировало общественноемнение, поскольку было известно, что Егор Фролов пребывает где-то в местах нестоль отдаленных то ли за грабеж с разбоем, то ли за разбой с грабежом, то ливообще за убийство, а может, даже и за спекуляцию в придачу. В концесемидесятых это слово носило ярко выраженный подсудный оттенок, ну а насемейство Фроловых люди вообще были готовы навесить всех собак. Только женщиныэтой семьи почему-то считались существами заведомо страдающими, и когдаучастковый в очередной раз приходил в школу с жалобой на Серегу и ВовкуФроловых, он пенял именно директору, завучу и учителям за то, что пацаны ночьюграбанули ларек на привокзальной площади.