«Мать у них одна, ей и так тяжело, бьется, как рыба об лед,а вас тут вон сколько, вас государство зачем учило? Вас государство затемучило, чтобы из таких вот окурков полноценных людей делать по системеМакаренко!» – талдычил он монотонным, тяжко прокуренным басом, и бывшийфронтовик-директор вместе с разновозрастными училками стояли перед ним постойке «смирно», и никто не осмеливался возразить, хотя бы намекнуть, что школа№ 57 – это отнюдь не колония для малолетних правонарушителей, а что касаетсясистемы Макаренко… По-хорошему, уголовное дело на братишек надо заводить!Вместо этого в очередной раз проводился экстренный педсовет, на котором внесчетный раз принималось решение окружить безотцовщину заботой и вниманием. Иникто почему-то не вспоминал в пылу споров о младшей сестренке, которая стоялана шухере, когда братья делали свое черное дело. И никто почему-то не задавалсявопросом, отчего это ребята предпочитают шастать по ночам где попало, вместотого чтобы дома сидеть, у телевизора, что ли, или хотя бы спать. Но сидетьбратьям, да и Лоре, частенько было практически негде, потому что чуть не каждуюночь у матери был новый ухажер, которого она приводила после своих прогулок понабережной, а жили Фроловы в барачном домишке на Сенной. Не на общей же кухнесидеть, слушая, как мать обеспечивает благосостояние семьи. Лучше уж самим радинего, этого благосостояния, постараться!

Что характерно, и участковый, и соседи прекрасно знали, чтоАнтонина Фролова ведет, так сказать, аморальный образ жизни. Ну, с участковымвсе понятно, участковый и сам заходил иногда (средь бела дня, понятное дело!) книгде не работающей Антонине на предмет собеседования о сомнительном поведенииСереги и Вовки, а поскольку она принимала каждый упрек детям очень близко ксердцу и тут же начинала тяжело, красиво рыдать, ее приходилось утешать… Что жекасается соседей и вообще общественности, которая должна, ну просто обязанабыла осуждать поведение Антонины, – тут вопрос был сложный.

Всякий мужчина, видевший Антонину Фролову в ее любимомкрасном, обтягивающем тяжелую грудь платье, и помыслить не мог о каком-то тамосуждении! Это была очень яркая брюнетка с прекрасными бровями, напоминавшимиразлет птичьих крыл, и с влажными, как бы подернутыми слезой, огромнымиглазами. Темные волосы лежали тяжелой, плотной волной; большой, ярконапомаженный рот зовуще улыбался всем мужчинам от мала до велика. Она частогуляла одна по Верхне-Волжской набережной, а когда навстречу попадалисьНикифоровы, здоровалась скромно и почтительно: ведь старший Никифоров был зав.отделом обкома партии!

А Юрка, украдкой глазея на Антонину, думал: вот не повезлоЛорке, что она совсем не похожа на мать. Эти диковатые восточные черты вполнеунаследовали два ее брата, а Лорка выдалась каким-то заморышем – с бесцветнымисальными волосами, с глазенками-пуговицами… В таком заблуждении он пребывал аждо десятого класса, и оно бесследно растаяло 30 августа – в день встречиодноклассников перед началом занятий.

Юрка немного опоздал и пришел, когда их классная ЕвгенияФедоровна уже собрала всех вокруг себя и завела свою обязаловку.

Еще пробиваясь сквозь толпу, Юрка понял, что ее никто неслушает. Все исподтишка косились куда-то в сторону, откуда несся звонкий идовольно-таки наглый хохоток. Там стоял Аркадий Капустин из десятого, нет,теперь из одиннадцатого «Б», по которому сохли чуть ли не все девчонки в школе.Они табунами за ним бегали, в штабеля укладывались, а равнодушный красавецпринимал поклонение через губу, с ироническим прищуром томных очей. И воттеперь он метал зовущие взгляды, он сверкал улыбками, он сыпал остротами –наверное, и впрямь смешными, если стоявшая рядом маленькая, худенькая девчонкатак и заливалась смехом!

Юрка смерил взглядом тонюсенькую талию, обласкал плавноерасширение стройных бедер, туго обтянутых оранжевым шелком, спустился к ногам…Ноги у незнакомки не удались, они были откровенно кривыми, однако кто будетсмотреть на эти ноги, когда видно, отчетливо видно, что под обуженным платьемнет никаких трусиков!

У него вдруг пересохло в горле и почему-то потребовалосьсрочно проверить, хорошо ли заправлена рубашка в джинсы. Скользил растеряннымвзглядом по худеньким плечам, по которым разметались тугие локоны какого-тонеобыкновенного желто-лимонного цвета, видел иногда маленькое ухо с дешевойцыганской серьгой, мелькавшее меж прядками, и мучительно хотел, чтобынезнакомка обернулась, и отчего-то боялся, боялся этого до дрожи в коленках…

– Фролова, я зачитываю расписание на 1 сентября, тыпослушай, послушай, а то опять придешь без учебников! – угрюмо и в то жевремя заискивающе окликнула Евгения Федоровна.

Смех прервался. Девочка обернулась и насмешливо взглянула научительницу, потом небрежно махнула Аркадию и шагнула к одноклассникам.

– А у меня нет чем писать, – насмешливо сказала онахрипловатым, низким голосом.

Это была Лора Фролова… и в то же время не она. Юрка не виделее все лето и не мог понять, каким образом то же солнце, которое светило навсех одинаково, и ветер, который дул равномерно на всех, и дожди, поливавшиевсех с однообразным, унылым постоянством, могли до такой степени изменитьневзрачного, поистине гадкого утенка. Как вызывающе торчит ее маленькая грудь!Какая длинная, изящная шея! И что за смугло-румяная кожа, и какие точеныечерты, какой пикантный носик, какие смелые брови, какие нарядные ресницы, какиеглаза…

Какие глаза! Невыразимого желто-зеленого, как бы ореховогооттенка, но главное даже не этот удивительный цвет, а сам взгляд: смелый,зовущий, страстный… Вот именно – страстный, с испугом понял Юрка, хотя этослово и не больно-то подходило к девятикласснице. А вот поди ж ты – еще какподходило!

Под этим взглядом класс, только что стоявший дружнойгурьбой, мгновенно размежевался. Девочки маленькой, возмущенной, молчаливойкучкой сбились вокруг Евгении Федоровны, а мальчишки, как по команде, шагнуливперед, протягивая ручки, блокноты, тетрадки… Юрка и не заметил, как это получилось,но он тоже шагнул, тоже протянул руку, тоже таращился потрясенно. Она, Лорка?Или все-таки не она?..

Ореховые глаза придирчиво оглядывали напряженныемальчишеские лица, словно Лора искала кого-то. И вдруг ресницы дрогнули, будтокрылышки черной бабочки, яркие розовые губы приоткрылись в рассеянной улыбке.

– Никифоров, запиши мне уроки! – не то попросила, не топриказала она, и Юркина спина похолодела от дружного завистливого вздоха,раздавшегося позади.

А он… Он почему-то почувствовал себя так, будто стоитголышом перед зеркалом, а родители входят без стука.