Косы вдруг ожили. Словно бы. Они всей стаей, сталкиваясь стем самым чистым, высоким лязгом взмыли в воздух, как в кошмаре, леглигоризонтально – и рванулись с невероятной скоростью, так, что их едва быловидно в полете.

Эржи вроде бы успела вскрикнуть – а вот капитан не успел никрикнуть, ни схватиться за кобуру. Миг какой-то – и в них со всего размаху ударилопо полдюжине новехоньких, сверкающих лезвий, кровь брызнула… То еще зрелище.Лейтенанту, такой уж он был везучий, за всю войну ни разу не снились кошмары –а эта картина потом снилась не один год…

Они так и упали, не расцепив рук. И лейтенант наконецопомнился, освободился от оцепененения. Тут, как он сам считал, навернякасработали военные рефлексы. Кровь и смерть – это уже было военное, привычное…

Кобуры при нем, разумеется, не было, он вышел из амбара водних галифе, голый по пояс, босой. Но в секунду залетел в амбар, заорал благимматом:

– В ружье!

Почему-то именно так и заорал. Схватил с крючка свой ППС,ушиб при этом костяшки пальцев о затвор, и руку прошило такой реальной болью,что окончательно стало ясно: никакой это не сон. Он вылетел из амбара, на бегулязгая затвором, а следом уже ломились разведчики – босые, распоясанные, ничегоеще толком не понимавшие, полусонные, но успевшие похватать личное оружие, какодин. Они были разведчики и видывали виды…

К превеликому удивлению лейтенанта мадьяр так и стоял напрежнем месте, опять сложив руки на груди. А они лежали, не шевелясь, кровьказалась ярко-алой на желтоватой утоптанной земле, и у них были совершенноспокойные лица…

Дальше все было немудрено. Мадьяра сбили с ног, некотороевремя пинали от души, пока лейтенант не опомнился и не прекратил это громкимкомандным голосом. Связали по рукам и ногам, кинули там же, под стену конюшни.

Все разворачивалось без тени самодеятельности. Лейтенант былвоенным человеком и прекрасно помнил, что остался здесь старшим по званию…

Трупы не трогали. К Миклошу он приставил часового. Послалодного из ребят в штаб дивизии. И уже через полчаса на своей знаменитойрессорной бричке, позыченной в каком-то богатом имении, приехал капитанПогорелов из дивизионного СМЕРШа – с кучером-сержантом и автоматчиком в синейфуражке.

Осмотрел трупы. Почесал в затылке, похмыкал. Мелькомвзглянул на Миклоша, вяло матернулся, пнул мадьяра сапогом под копчик и пошел вдом, поманив за собой лейтенанта. Огляделся, сел за стол в кухне, вытащил из планшеткилист бумаги и сказал:

– Чего ж тут, согласно заведенному порядку… Рассказывай.

Он очень быстро перестал писать – как только лейтенант сталрассказывать о полете кос. Не потерялся ни на секунду – он был хваткий мужик,этот Погорелов, и, между прочим, не сволочной, как иные из его сослуживцев.Проворно встал, подошел к лейтенанту, приказал дыхнуть не терпящим возраженийтоном, обнюхал, потом еще раз велел дыхнуть, снова обнюхал. И не безудивления протянул:

– Трезвый, блядь, как стеклышко… Ты чего придуриваешься?

– Я не придуриваюсь, – сказал лейтенант, ощущая себяперсонажем унылого кошмара. – Все так и было. Он не сам кинул косы,понимаешь, Погорелов? То есть сам, но… Он их метнул не руками. Взглядом,приказал на расстоянии, жесты делал… Пассы…

– Пассы, блядь… – проворчал Погорелов. – Факир, а?

– Не знаю, кто он там, – сказал лейтенант. – Но ятебе даю слово офицера, что все именно так и было. Ты же видел трупы…

– Ну.

– Как по-твоему, можно так сделать руками? Ну, предположим,он взял в каждую руку по косе и кинулся на них… И что, капитан бы так и стоял,не попытался выхватит пистоль, не отскочил, не защитился? Ты посмотри, как онилежат, какие у них лица… Это было, как молния, они ничегошеньки и предпринятьне успели, косы сами летели, чем хочешь клянусь… Иди еще раз посмотри, как онилежат…

– Да чего мне смотреть… – проворчал Погорелов. – У меняи так глаз-алмаз…

– Коса без черенка – вещь неудобная, – продолжаллейтенант. – Ею много не навоюешь, от такого оружия увернуться легко… Всетак и было…

– Помолчи, нахрен, – цыкнул Погорелов.

Упер локти в стол, подпер лоб кулаками и задумался. Лицо унего было напряженное и злое. Высокий такой, цыганистого вида. Говорил, изказаков. Вполне возможно – к лошадям у него было чутье, и кони к немуотносились особо.

– Погорелов, – сказал лейтенант. – Ты уж,пожалуйста, мне поверь, все так и было…

Погорелов убрал руки от лба, поднял на него глаза.Оскалился:

– Ну предположим, я тебе поверю. Говоря шире, я пару развидел в жизни такие вещи, что будет почище твоих летающих кос… Куда там…Рассказывать не буду – во-первых, все равно не поверишь, во-вторых, нет времениточить лясы… Ну хорошо. Этот сукин сын кидал косы взглядом. Пассами, ха! Воттут-то перед нами, сокол мой ясный, и встает проблема во всей ее сложности… Этополучается, я должен прилежно записать твои показания насчет летающегосельхозинвентаря и в таком виде представить по начальству? Совокупно с тобой,свидетелем? И ты то же самое будешь военному прокурору лепить? Это тыхочешь сказать? Ну чего молчишь? Ты хоть понимаешь, как мы с тобой будемвыглядеть? Оба-двое, два вот этаких? У тебя мозги на месте?

Лейтенант попытался добросовестно представить, как сидитперед дивизионным прокурором и повторяет старательно, что… В самом деле,получалось как-то…

– Погорелов, – сказал он почти жалобно. – Но ведьнадо же делать что-то…

– Жопу заголять и бегать, – огрызнулсяПогорелов. – Помолчи пока, Чапай думать будет…

Он снова подпер лоб кулаками и погрузился в раздумье. Тишинастояла абсолютная, звонкая…

Погорелов шевельнулся, яростно сунул в рот папиросу ивыкурил ее в три затяжки, по-прежнему упираясь тяжелым взглядом в стол. Швырнулбычок прямо на пол, растер его сапогом. Вскинул голову. Глаза у него сталиазартные, сверкавшие лихорадочным весельем. Он прямо-таки сиял.

– Что б вы делали без Погорелова, – проворчал особист,откровенно пыжась. – Тыкались бы, как кутята малые, слепенькие… Вашесчастье, что есть на свете хитрожопый казак Погорелов, хоть вы его и не цените,охломоны… Слушай. И мотай на ус, я тебя умоляю душевно… Давай-ка отрешимся отэтих твоих летающих кос… Точнее, от кос-то мы отрешаться не будем… Вообще, побольшому счету, вот как ты сам считаешь… Кто их убил? Мадьяр?

– Конечно, – сказал лейтенант.

– И то, что он их убил – не брехня, не ложное обвинение, непоклеп? Убил-то он?

– Ну да, – сказал лейтенант.

Погорелов расплылся в улыбке так, словно получил генерала:

– Что и требовалось доказать! А то, что мадьяр их убилкосами – правда или опять-таки поклеп?

– Правда.