И вот однажды я сделал не то чтобы неприятное, но безусловностранноватое открытие. Персонал мой как-то переменился. Это чувствовалось.Понимаете, мне начали сообщать о внезапной смерти, агонии или катастрофическом,резком ухудшении состояния так, словно этого и ждали. И это, повторяю, былонесколько странно. Конечно, опытная санитарка или фельдшер способны такие вещизаранее предвидеть, сплошь и рядом, но все равно, это спокойствие было неправильным,не походило на ту самую профессиональную черствость.

И получилось так, что я очень быстро нашел концы… Честно вампризнаться, у меня с одной из санитарок были отношения. Случалось на войне, вгораздо более обширных масштабах, нежели нам это представляли моралисты. Замечув скобках, что в поезде такие вещи устроить гораздо удобнее, чем, если можнотак выразиться, «на земле». Отношения к тому времени были долгие, устоявшиесянастолько, что окружающие к ним привыкли и воспринимали как нечто обыденное.

Вот Катя мне однажды и рассказала, в чем дело. Оказалось,многие знали – я имею в виду, младший персонал. Лиц офицерского состава в этоне посвящали…

Была у нас санитарка. Лет сорока с лишним, классическая,патентованная деревенская баба откуда-то из псковской глубинки. Едва могларасписываться. Такие в сороковые были не редкость. Простая, неразвитаядеревенская баба. Но, нужно отметить, исключительно добросовестная,исполнительная. Такая, знаете, кондовая, крестьянская истовость. В общем, впример ставить можно иным.

И вот оказалось, что дело все в этой самой Пелагее Ивановне.Она, изволите ли знать, видит смерть. Видит, кому помирать в самом скоромвремени. Но смерть изволит зрить не в виде старухи с косой, отнюдь –просто-напросто видится ей, что на груди у будущего покойника лежит толстаячерная змея. Смирнехонько лежит, свернулась кольцом…

Как наши девчонки узнали? Сарафанное радио, конечно. Пелагеяс кем-то поделилась по простоте душевной, та рассказала одной, другой – и вотвам перенос информации со скоростью лесного пожара… Правда, как я уже говорил,у болтушек наших хватало ума ограничить эту информацию своим кругом, не доводядо офицеров. Это чисто случайно вышло, что у Катюшки было разнеженно-болтливоенастроение…

Естественно, я не поверил. Вековые традиции русскойинтеллигенции во мне вопияли. Так уж заведено, не нами, заметим, чтоинтеллигент российский обязан бороться с обскурантизмом и мистикой, мракобесиеми прочим дурманом. Так, как боролся со спиритизмом великий Менделеев…

Только Катька стояла на своем так, что я поневоле задумался.Девочка была не особенно сложная, хоть и не деревенская – но вот чего за нейникогда не замечалось, так это излишней доверчивости и тяги ко всякойчертовщине. Неглупая была материалисточка, у нас с ней потом все кончилось,потому что… Ну, это уже чисто личное. Главное, для Катьки это было насквозьнетипично – столь заядло уверять, будто в нашем поезде и впрямь происходятсовершенно мистические вещи…

Я, конечно, язык держал за зубами. Но вот что оставалосьнасквозь реальным фактом, так это то самое спокойствие, с каким принималасьочередная смерть. Если допустить вздорные предположения, будто Пелагея и всамом деле…

Прошло какое-то время, и я не выдержал. Поговорил с ней подушам. С глазу на глаз, конечно. Ей никак не хотелось, чтобы об этой историипрознал политрук, да и мне тоже. Хорошо бы я тогда выглядел: военврач, человекс высшим образованием, выпускник столичного вуза всерьез обсуждает сполуграмотной псковской бабой каких-то мистических черных змей, знаменующихсмерть…

Я ее разговорил в конце концов. Путем хитрой дипломатии,включавшей, надо покаяться, и кнут, и пряник…

Поведала, что действительно видит эту самую змею, возлежащуюна груди раненого примерно за сутки до летального исхода. Мол, у них в семьетакое умели, и не только это…

Я тогда был не юнцом, но все же человеком довольно молодым.И мне стало откровенно любопытно. И еще кое-что примешивалось – то самоежелание разоблачить шарлатанскую подоплеку нашей доморощенной мадам Блаватской…

Одним словом, мы с ней заключили нечто вроде договора: яникому о нашем разговоре не рассказываю, а она мне исправно сообщает о каждомфакте наблюдения означенной мистической змеи…

Ради научной скрупулезности я даже завел отдельнуютетрадочку. Все, как положено – фамилия, дата. Двадцатого числа такого-томесяца поступило сообщение, что змея наблюдалась на груди раненого, скажем,Голопятова…

И вот ведь что – стало стабильно сбываться… Я имею в виду,что «промахов» Пелагеиных в моем тетрадочке не зафиксировалось ни единого.Самое большее через двое суток, но записанный в моей тетрадочке умирал…

Хирургия, особенно полостная – дело тонкое. Специфичное.Частенько случается, что самый опытный врач попросту не мог предвидетьлетального исхода. Больной, казалось бы, на пути к выздоровлению – и вдруг,нате вам…

А эта псковская баба без всякого образования никогда неошибалась! Никогда. Понимаете? Месяца через три пришлось с этим смириться –когда в моей тетрадочке так и не было отмечено ни единой «пустышки»…

Как ни протестовало все во мне – и жизненный опыт, ивоспитание, и материалистические убеждения – приходилось признать, что есть вэтом своя сермяжная правда. Очень возможно, что наша Пелагея и в самом делевидит эту свою змеюку… Ведь ни разу не ошибалась, темное и необразованное дитяприроды!

Каюсь, у меня порой возникали крамольнейшие мысли – а неоформить ли мне тетрадочные записи в виде некоего «журнала экспериментов».Записи вести пространнее, свидетелей привлекать. А после войны обратиться сэтим куда-нибудь…

Мысли эти в намерения так и не отлились – побоялся.Представил, как меня встретят в каком-нибудь сугубо научном учреждении…

А развязалась эта история совершенно неожиданным образом.

Однажды возник легонький переполох – мы тогда стояли где-то,на какой-то захолустной станции. Оказалось, это Пелагею отпаивают водичкой исуют нашатырь под нос, потому что с ней приключилась форменная истерика во всехклассических проявлениях. Кое-как удалось успокоить. А потом, ночью,Катька мне сообщила испуганным шепотом, что Пелагея, проснувшись, у себя нагруди увидела эту самую пресловутую и легендарную змеюку. Вот так… Получалось,что… Да что там, назовем вещи своими именами. Что она увидела собственнуюсмерть.

И вы знаете… Конечно, можно списать на совпадение… Черезсутки с лишним поезд обстреляли ночью, во время движения. Места были не самыегостеприимные – Западная Украина со всеми ее прелестями в виде бандеровцев,аковцев, выходивших из окружения немцев, вообще непонятно кого…

Собственно, обстреляли – громко сказано. Какая-то сволочьвыпустила по поезду пулеметную очередь – одну-единственную, зато от всейпоганой души, на полный диск. Особого вреда не причинила – выбило несколькостекол, три человека получили легкие ранения. (Особенно матерился потом один изних, практически стоявший на пути к полному и окончательному выздоровлению –мол, невезение такое, стукнуло не на передке, а на полке санитарного поезда.)