– Тебе стало плохо из-за меня, – попытался успокоить ее Мэддокс. – Это моя комната. Поэтому и пол вымою я сам.

Он знал, что не допустит, чтобы она выполняла тяжелую черную работу. Ему хотелось, чтобы она лежала в постели и отдыхала. Нагая. Нет, не отдыхала, а облизывала и кусала его.

Его естество напряглось.

– Раздевайся, – повелел Мэддокс, и его голос прозвучал жестче, чем ему хотелось.

Эшлин недоуменно захлопала длинными прекрасными ресницами.

– Ч-что? – наконец, заикаясь, выдавила она.

– Раздевайся.

– Прямо сейчас? – пропищала она.

Мэддокс нахмурился:

– Ты обычно принимаешь душ в одежде?

– Нет, но обычно я принимаю его одна.

– Не сегодня, – отрезал мужчина. Ему казалось, что он ждал этого мгновения всю жизнь. Эшлин. Нагая. Целиком и полностью в его власти, вся – до последнего изгиба ее нежного тела.

– Почему не сегодня? – выдавила из себя девушка, чувствуя, как слова застревают у нее в горле.

– Потому что, – отрезал Мэддокс, скрестив руки на груди.

– Мэддокс…

– Эшлин. Раздевайся. У тебя вся одежда в грязи.

Комнату наполнял шум воды, водопадом обрушивавшейся на дно ванны. Эшлин глядела на Мэддокса ошалевшими, ничего не понимающими глазами.

– Нет, – пролепетала она и стала пятиться к выходу.

Один шаг, другой.

Мэддокс слегка нагнулся вперед. Их носы почти соприкоснулись, но он не поцеловал, не обнял ее, а только, протянув руку ей за спину, щелкнул замком на двери, отрезав девушке путь к бегству. Эхо подхватило тихий щелчок. Эшлин тяжело сглотнула и побледнела.

Мэддокс не хотел пугать ее. Наоборот, он жаждал, чтобы она желала его.

– Не бойся, – попросил он.

– А я и не б-боюсь.

«Еще как боится, – осознал Мэддокс. – Но почему? Что за мысли крутятся сейчас в ее прелестной головке? Почему она противится тому, чего, казалось, еще минуту назад сама так страстно хотела?»

Силясь понять ее, он спросил:

– Как ты себя чувствуешь? Ты соврала мне, когда сказала, что тебе лучше?

«Ответить правду или солгать?» – спросила себя Эшлин. Она знала, что если скажется больной, то он тут же уйдет, оставив ее принимать душ в одиночку; а если подтвердит, что здорова, – продолжит настаивать, чтобы она разделась в его присутствии. Она еще никогда не раздевалась в присутствии мужчины. Тем более незнакомого. Тем более бессмертного.

«Но он не незнакомый, – подумала Эшлин. – Он обнимал тебя, спал рядом с тобой, ухаживал за тобой, отмывал тебя». Все это, конечно, было так. Но девушка поняла, что почти ничего не знает о Мэддоксе. Что он любит? Чего не любит? С кем у него прежде были отношения, наверное, очень многочисленные, учитывая, сколько он живет на свете? Что он, собственно, испытывает к ней? Серьезны ли его намерения?

Бессчетное число раз и на самых разных языках она слышала, как мужчины вешают женщинам лапшу на уши, а потом бросают их; слышала, как мужья изменяют женам, которые, ни о чем не подозревая, ждут их дома; слышала, как молодые люди прибегают к красивой лжи и бесстыдному насилию.

«Как обойдется с моим телом Мэддокс, внутри которого сидит тысячелетний злой дух, когда мы будем заниматься любовью? – спрашивала себя Эшлин. – И как он поведет себя после?»

Перспектива отдаться этому человеку одинаково пугала и воодушевляла ее. Когда он смотрел на нее, в его глазах плясали всполохи сине-сиреневого пламени, желание, которое, как она видела, выжигает его изнутри.

На Эшлин никто и никогда еще так не смотрел.

Она – чудачка, девушка «с приветом», которая не может нормально общаться с людьми, потому что слишком занята подслушиванием чужих разговоров. «Это твой шанс, Дэрроу! Поживи хоть немного нормальной жизнью! Тебе ведь хочется…» – стала уговаривать себя она.

Эшлин подняла глаза на Мэддокса. Вокруг него клубился пар, и он казался сновидением или призраком. Его лицо было суровым, но чувственным. Ниспадающие красивыми черными волнами волосы почти касались плеч. Она всегда хотела, чтобы у нее был мужчина, отношения; хотела на собственном опыте узнать, что такое та самая пресловутая страсть, о которой она так часто слышала. Но ей было важно, чтобы это был мужчина, который будет любить ее, который не оставит ее, едва пламя страсти угаснет.

– Как ты себя чувствуешь, Эшлин? – повторил он.

Каждое нервное окончание в ее теле стремилось к нему, молило о внимании и ласке.

– Хорошо, – наконец ответила она. – Я чувствую себя хорошо. Я не соврала.

– Тогда что же ты стоишь? Раздевайся.

– Не командуй! – возмутилась Эшлин, понимая: если сейчас не поставит его на место, он так и будет вечно ею помыкать.

«Вечно? Сколько ты, вообще, собралась торчать в этом замке?» – поинтересовался голос разума.

Мэддокс немного помолчал, а затем попросил:

– Пожалуйста.

«Ты правда сделаешь это? – подумала девушка. – Да, сделаю, – мысленно ответила она сама себе. – Он не любит меня, и еще неизвестно, как он поступит со мной потом, но я это сделаю. Я хочу его, с самого начала хотела».

Трясущейся рукой Эшлин потянулась к молнии своей розовой курточки и с удивлением обнаружила, что куртки на ней нет. Равно как и свитера. Наверное, он снял их, пока она спала. Красная как рак, она ухватила подол однотонной футболки, стянула ее через голову и бросила на пол, оставшись в белой маечке на бретелях, бюстгальтере и джинсах.

Мэддокс удовлетворенно кивнул:

– Столько слоев… Снимай остальное. Пожалуйста, – снова попросил он.

Взявшись за подол маечки, девушка замешкалась.

– Я волнуюсь, – призналась она.

Мэддокс слегка склонил голову и приподнял бровь.

– Почему? – поинтересовался он.

– Вдруг… вдруг тебе не понравится то, что ты увидишь? – сказала девушка.

– Мне понравится, – хрипло отозвался он низким, грудным голосом.

Во всем его облике было нечто первобытное, почти звериное… Девушка вздрогнула. Тогда, в лесу, ее это очень испугало. Теперь же этим подпитывалось пламя ее страсти.

– Откуда такая уверенность? – спросила она.

Мэддокс обвел ее внимательным страстным взглядом.

– Мне нравится то, что вижу сейчас. А без одежды будет еще лучше, – заявил он.

Эшлин не была в этом так уверена. Она никогда не занималась спортом и не сидела на диетах – не было надобности. В свободное от разъездов по делам института время она сидела дома, смотрела телевизор, читала журналы, зависала в Сети. Естественно, при таком образе жизни ее фигура несколько не соответствовала идеалу, который превозносили мужчины: бедра были широковаты, а живот – кругловат. «Интересно, какие женщины нравятся Мэддоксу? – подумала она. – Через его постель, должно быть, прошли тысячи красавиц…» Эшлин стиснула кулаки. Безумие, конечно, но мысль о том, что до нее у него были другие женщины, привела ее в ярость.