Мэддокс был недоволен, но все-таки вышел, и девушка захлопнула за ним тяжелую полированную дверь.

– У тебя пять минут, – предупредил он.

Эшлин щелкнула замком и строго возразила:

– Я пробуду здесь столько, сколько мне понадобится.

– Нет, не пробудешь. Через пять минут я вхожу независимо от того, закончила ты или нет. Замок для меня не преграда.

– Какой ты упертый! – возмутилась Эшлин.

– Нет, я заботливый, – возразил Мэддокс.

«Милый», – подумала Эшлин. На ее губах играла счастливая полуулыбка. Она тщательно прополоскала рот, а затем почистила зубы одной из зубных щеток, которые нашла в шкафчике. Девушка дважды едва не упала. Кое-как пригладив спутанные волосы, она внимательно изучила свое бледное лицо в зеркале и пришла к выводу, что без косметики тут ничем не поможешь.

Ровно через четыре минуты она отперла дверь и позвала Мэддокса. Ее голос был совсем слабым, но он с такой силой рванул дверь, будто она закричала. Его лицо выражало беспокойство. Эшлин закрыла глаза, чтобы перетерпеть нарастающее головокружение.

– Не стоило тебе идти сюда одной, – проворчал воин и снова подхватил ее на руки.

Осторожно уложив девушку на кровать, он опустился рядом. Эшлин с улыбкой глядела на него из-под ресниц. Мало того что Мэддокс окружил ее заботой, он еще был первым мужчиной, который лежал с ней на одной постели, первым мужчиной, который хотел ее.

Эшлин пыталась ходить на свидания, но голоса каждый раз атаковали ее в самый неподходящий момент. Чтобы угомонить их, она медленно дышала и пыталась медитировать. Молодые люди думали, будто ей скучно с ними или что у нее паническая атака, и никогда не перезванивали. Однажды она пошла на свидание с коллегой в надежде, что он, по крайней мере, отнесется к ней с пониманием. На следующий день она услышала, как он шепчется с другим коллегой. «Она с приветом, – вещал голос ее несостоявшегося друга. – Ей и ломом ноги не раздвинешь». После этого она больше не пыталась ни с кем встречаться.

– Тебе лучше? – спросил Мэддокс. Он притянул ее к себе так, что ее голова оказалась у него на груди, и обнял – именно так ей и хотелось с ним лежать.

Ароматное тепло окутало девушку, и она умиротворенно вздохнула. Всю жизнь она искала рай на земле – тишину и любящее сердце и уже не надеялась найти, но вот на ее пути встретился бессмертный, одержимый злым духом воин, и греза стала явью.

– Тебе лучше? – повторил Мэддокс.

– Намного, – зевнула она.

Боль почти полностью ушла, и чистая, счастливая, опоенная теплом и ощущением безопасности, девушка вдруг почувствовала страшную усталость, веки налились свинцом, ее стало неудержимо клонить в сон. Эшлин закрыла глаза и безуспешно попыталась снова их открыть. Она не хотела отключаться, ей нужно было еще немного полежать рядом с Мэддоксом, посмаковать охватившее ее счастье.

– Нам еще о многом предстоит поговорить, – предупредил он.

Его голос звучал откуда-то издалека. Эшлин пыталась вырвать себя из пьянящего отупения, сетью опутавшего ее с головы до пят.

– Я знаю, – с трудом отозвалась она.

Если Мэддокс что-то и сказал ей, то Эшлин не услышала. Она проваливалась все глубже и глубже. Он нежно поцеловал ее в щеку. «Открой глаза, Дэрроу. Быть может, следующий поцелуй придется в губы», – приказала себе она. Эшлин изо всех сил пыталась сделать это. Но если разум жаждал действовать, то тело хотело спать.

– Мы потом поговорим, – мягко произнес Мэддокс, – а сейчас спи.

– Ты не уйдешь? – спросила Эшлин.

«Я не могу без него, – думала она. – Разве такое возможно? Я ведь знаю его меньше дня».

– Не уйду. А теперь спи ради меня.

Не в силах более бороться со сном, она выполнила его просьбу.

– Я видел их, – мрачно объявил Аэрон всем остальным. – Мэддокс не всех убил, а Парис с Рейесом, видимо, проглядели, когда ходили в город. Есть еще охотники, целый отряд. Кажется, я слышал, как один из них сказал: «…этой ночью», но я был слишком высоко и не уверен, что расслышал правильно.

Второй раз за сутки воины держали совет в комнате отдыха, и снова возглавлял его Аэрон. Он редко сюда приходил, предпочитая развлекаться вне стен крепости. Шныряя по городским окраинам, укрываясь в густой тени, он тайно наблюдал за смертными, силясь понять, почему они так спокойно относятся к своим слабостям.

И вот он вынужден торчать здесь, в этой огромной комнате.

Парис уже вернулся и теперь смотрел очередной фильм. Рейес истязал боксерский мешок, Торин подпирал стену в самом дальнем углу комнаты, а Люсьен гонял шары на бильярде. Обязанности стража утомили его, и он надежно заколотил дверь своей спальни, чтобы с чистой совестью ненадолго отлучиться. Недоставало только Мэддокса, но, по мнению Аэрона, так даже лучше – тот сегодня слишком непредсказуем, не говоря уже о том, что он не мог думать ни о чем другом, кроме своей смертной.

Вспомнив об Эшлин, Аэрон гневно засопел. С ним бы такого не случилось. О нет, только не с ним. Ему нравилось наблюдать за глупыми людишками, но ни разу у него не возникло порыва примкнуть к ним. Даже симпатичная блондинка не тронула его сердце. Человеческие существа слишком слабы, и демон Ярости требовал, чтобы он наказывал их, причем такими способами, которые отражали бы их грехи. Насильник лишится своего орудия. Муж, избивающий жену, останется без рук. Аэрону нравилось то, что он делает, нравилось нести в мир возмездие. Именно поэтому из всех воинов он, видимо, подошел ближе всего к краю.

Но эта девушка…

Когда они вернулись из города, он запер ее в спальне Люсьена. Изгибы ее молодого нежного тела запечатлелись у него в сознании, но его тело осталось равнодушно. «Какой от нее прок? – спрашивал себя Аэрон. – Какой прок ото всех этих никчемных людишек? Они такие хрупкие, такие пугливые. Их так легко забрать у тех, кто их любит». И все же ему не хотелось ей навредить.

– Откуда ты знаешь, что это были охотники? – спросил Люсьен, загоняя в лунку восьмой по счету шар. Чувствовалось, что он напряжен. Стена спокойствия явно начинала давать трещинки и крошиться.

– У них были пистолеты и ножи, и я увидел знак бесконечности на запястье одного из них, – ответил Аэрон, считавший, что клеймить себя – верх глупости. Они бы еще повесили на себя неоновую вывеску с надписью: «Стрелять сюда».

– Сколько их?

– Шестеро.

– Вот дерьмо! – выругался Парис и уронил голову на руки. На нем были расстегнутые джинсы и больше ничего. Он имел какую-то девицу в темной подворотне, когда Аэрон разыскал его и велел быстрее заканчивать и бегом возвращаться домой. Разврат получил свое и не возражал. – Где шестеро, там и семеро, где семеро… ну и так далее.

– Чертовы охотники! – прорычал Рейес, колотя по мешку с удвоенной яростью.

Боль был не в духе. Значительно больше не в духе, чем обычно, отметил Аэрон.