Нина уже засыпала, когда Нико снова заговорил, ласковым, едва слышным шепотом:

– Я давным-давно разуверился в чудесах. Мне казалось, что чудо невозможно в этом мире. Но потом я встретил твою маму, малыш. Ее мне подарила война, и если это не чудо, тогда я не знаю, как это назвать. Спи спокойно, радость моя. Береги свою маму. И не забывай, что мы оба тебя любим.

Глава 22

1 октября 1944 года

Нико ушел почти неделю назад, и Нина постепенно свыкалась с его отсутствием. «Ждать еще долго», – твердила она себе в редкие минуты отдыха. Тревоги возрождались именно в такие моменты, когда ей нечем было себя занять, когда она засыпала ночью и просыпалась на рассвете, оставаясь наедине со своими мыслями. Но всякий раз Нина призывала на помощь доводы рассудка и память о его обещании вернуться. Возможно, Нико ушел надолго, но война когда-нибудь закончится, и он вернется к ней, и они оба будут в безопасности. Вот что он ей пообещал.

Было воскресное утро, месса только что закончилась, но, поскольку день выдался теплый и солнечный, народ не торопился расходиться с деревенской пьяццы – всем хотелось послушать накопившиеся за неделю слухи и новости. Нина с трудом выстояла службу – ночью она плохо спала, а в церкви было очень душно.

Она пожаловалась на самочувствие другим женщинам, большинство из которых были двоюродными и троюродными сестрами Нико и уже обзавелись не одним ребенком.

– Это обычная история перед тем, как детишки рождаются, – успокоила ее одна.

– А уж когда будешь его на руках нянчить, так и вовсе поспать не удастся, – подхватила другая.

– Почему «его»? Посмотрите на ее живот – будет девочка. – Это заявление было сделано, по-видимому, тетушкой Нико, а может, самой старшей кузиной.

Розы поблизости не наблюдалось – должно быть, побежала искать Карло, – и без нее Нина чувствовала себя немного потерянной. Об искусстве определять пол ребенка по форме материнского живота она ничего не знала, но сразу представила себе, как папа отметает подобные инсинуации пренебрежительным взмахом руки. Собственно, она вообще ничего не знала о детях, зато Роза обещала ей помочь, а девочкам уже не терпелось понянчиться с племянником или с племянницей, и Нина не сомневалась, что постепенно всему научится.

Она стояла под осенним солнышком в окружении родни Нико и чувствовала себя счастливой, а потом вдруг на пьяццу с улицы Санта-Лючия въехала вереница автомобилей. Четыре немецких kübelwagens, а следом за ними – «Мерседес» Цвергера со зловещими флажками СС.[44]

Нина затаила дыхание, пока конвой делал круг по периметру площади, мимо полицейского участка, и останавливался в нескольких метрах от толпы. Дверца «Мерседеса» открылась. Цвергер в сопровождении солдат зашагал к церкви. Толпа шарахнулась в стороны, словно увидела скорпионов, и они беспрепятственно поднялись на паперть.

Но отец Бернарди уже был там, в облачении для мессы. Он вскинул руки в знак протеста:

– Это что еще такое? Я не позволю вам использовать паперть как трибуну!

– И как вы собираетесь меня остановить? – Цвергер сделал знак одному из солдат – странное движение рукой, словно смахивал пыль.

Солдат, резко шагнув к священнику, схватил его за мантию и рванул за собой вниз по ступенькам.

– Стоять! – рявкнул Цвергер в толпу, на прихожан, которые охнули при виде того, как обращаются с их пастором.

Нина застыла метрах в пяти от паперти. Справа от нее стоял Альдо, слева – Маттео. Бежать им было некуда. Девочек, Карло и Розу она не видела со своего места и уповала на то, что они сумеют оказаться подальше от Цвергера и его солдат. Пусть получше спрячутся в толпе.

Цвергер стоял в центре паперти, за его спиной зиял открытый дверной проем – вход в церковь. Он дождался относительной тишины и заговорил:

– Может быть, кто-то из вас догадывается, почему я сейчас здесь, перед вами? Нет? В таком случае я поясню. Я здесь, поскольку нам стало известно, что вы, жители Меццо-Чель, укрываете преступника… – Цвергер сделал паузу и вскинул руку. В руке был пистолет. – Преступника по имени Никколо Джерарди.

У Нины подогнулись колени, но Альдо вовремя подхватил ее под руку.

– Наш Нико сейчас далеко, – шепнул он. – Эта свинья блефует.

– Несколько лет, – продолжал Цвергер, – бандит Джерарди помогал беглым преступникам пересекать границу со Швейцарией. Все они были врагами вашей Республики и моего рейха – беглыми военнопленными, коммунистическими агитаторами, пособниками союзников, евреями. Он действовал в сговоре с другими преступными элементами, которые терроризируют ваши земли. Поэтому…

Вдруг из толпы к ступеням метнулась Роза:

– Мой брат невиновен! Здесь все об этом знают, включая тебя! – И, ослепленная яростью, забыв об опасности, она плюнула фашисту в лицо.

Поначалу Цвергер никак не отреагировал. Плевок медленно сползал по его щеке. Спустя несколько секунд он невозмутимо достал из кармана кителя аккуратно сложенный платок, вытер щеку и убрал платок на место.

А потом с ледяной улыбкой тыльной стороной той же руки он резко ударил Розу по лицу – таким обыденным движением, будто отгонял муху. Роза опрокинулась назад, ее поймали люди в первом ряду толпы, но Цвергер направил на них пистолет:

– Отойти!

И они отступили, положив девушку на землю.

Цвергер спустился по ступеням. Толпа опять дружно охнула, словно охваченная ужасом. Нина, которой ничего не было видно, воскликнула:

– Что он делает?

Высокий Маттео выдохнул:

– Бьет ее ногами! Папа…

Отец схватил его за рукав:

– Стой. Стой!

Цвергер тем временем уже вернулся на паперть, и теперь было ясно, что он кипит от ярости.

– Я знаю, что ты здесь, Джерарди! – бешено заорал офицер. – Я тебя чую! А чутье меня не подводит! Ты здесь, и ты смотришь на меня. Поэтому задам вопрос: ты сможешь так же смотреть, как я убиваю твою семью? Сможешь это вынести?

Цвергер обвел глазами толпу, и его взгляд остановился на ком-то в нескольких метрах от Нины. Он нацелил пистолет на людей, и те шарахнулись в стороны, словно забилась в неводе перепуганная рыба. Прозвучало несколько слов на немецком, и один из солдат двинулся вперед. Он вновь показался на ступеньках через несколько секунд; рука в перчатке крепко держала за плечо ребенка. Мальчика. Карло.

Нина открыла рот, из которого рвался вопль, но Альдо зажал его ладонью, обхватив ее другой рукой и не давая сопротивляться.

– У меня твой сопливый братишка! – заорал Цвергер. – Он перепугался и хнычет, как младенец. А ты? – Фашист схватил бедного Карло за волосы и с каждым криком боли, который вырывался у мальчика, дергал