ощущения… Девушки свою девичью честь берегли. И мальчики тоже… отчасти… Робели, конечно. Поэтому все ограничивалось сидениями на ступеньках деревянных домов. Сидели, разговаривали…» (интервью Дубшану)[16].

С. 27

На Таганской площади находился двухэтажный желтый храмик искусства, филиал Малого театра. Первый спектакль, который я увидел, — «Без вины виноватые»…

Филиал Малого театра — здание, расположенное на углу Таганской площади и Садово-Земляного вала, построено в 1911–1912 годах архитектором Г. А. Гельрихом. В 1910-е годы в его помещении находился кинотеатр «Вулкан». Стационарным филиалом Малого театра здание стало в сезоне 1922/23 (другое название филиала — театр имени Сафонова). Со второй половины 1960-х годов здесь располагался Театр на Таганке, и сейчас здание включено в комплекс Московского Театра на Таганке.

Судя по репертуарной афише тех лет, это могли быть спектакли нескольких театров.

В школьные годы Володина пьеса А. Н. Островского «Без вины виноватые» шла только в Студии Малого театра. Премьера — 26 мая 1930 года, постановка Ф. Н. Каверина, художник С. Сергеев. Роли исполняли: Незнамов — С. М. Вечеслов, А. А. Костромин; Кручинина — Н. В. Артемьева, К. М. Половикова; Шмага — П. А. Оленев, Н. И. Иванов.

Сильное впечатление на юношу мог бы произвести и спектакль Малого театра (1938).

Постановка В. Н. Пашенной, С. П. Алексеева. Роли исполняли: Незнамов — М. И. Царев, Кручинина — В. Н. Пашенная, Шмага — И. В. Ильинский, Галчиха — Е. Д. Турчанинова, Дудукин — М. М. Климов.

Как отмечали критики, «обаятельный, полный молодости и гнева» М. И. Царев ярко и убедительно играл «драму сиротства». Для М. И. Царева это была первая большая роль в Малом театре.

Пьеса «Без вины виноватые» также шла в театре им. Е. Вахтангова (1938). Незнамов — В. Москвин, Шмага — А. Горюнов, Дудукин — Б. Захава. Яркой фигурой спектакля была исполнительница роли Кручининой А. Орочко.

Главным человеком в жизни был для меня старший брат.

Лифшиц Александр Соломонович [1914 (1915?) — 1943] — о нем, единственном из всей семьи, Володин вспоминал с теплотой. Хотя из уст старшего брата мальчик слышал и самые горькие для себя откровения: «Однажды я услышал разговор моего двоюродного брата с женой: „Как ты думаешь, Шурика сможет когда-нибудь полюбить женщина?“ Я тихо подошел к зеркальцу, взглянул на себя и понял — не сможет» (интервью-2 Крыщуку).

Память о старшем брате мелькает в эпизодах «Пяти вечеров» и рассказа «Пятнадцать лет жизни», где Ильин, несостоявшийся химик, считает эту профессию лучшей в мире и Слава («Пять вечеров») готовится стать химиком; деятельная, живая любовь старшего брата к театру сохранились в пьесе «Моя старшая сестра».

Не попав в «правильный» химический институт, Александр Лифшиц стал участником театральной студии Алексея Дикого (товарища Михаила Чехова по МХТу Второму), знаменитой в предвоенной, богатой театральными студиями Москве.

Дикий Алексей Денисович (1889–1955) — актер, режиссер и педагог, основатель и руководитель Студии Алексея Дикого (Москва, 1931–1936), народный артист СССР.

«У меня старший брат был актер. Он был не такой, как я, он был высокий, красивый и поэтому был в богемной студии Дикого. В этой студии была самая красивая женщина Москвы Люся Горячих, самый темпераментный актер Москвы Витя Малеев и самый хороший режиссер (Действительно, это было так!) — Алексей Дикий, который мог выпить с французом огромную миску водки и этим все актеры очень гордились… <…> И Сталин неслучайно выбрал Дикого, самого обаятельного актера, чтобы тот его сыграл … Дикий играл его таким русским, без акцента» (Еще раз от составителя. — Восп-2. С. 195–196).

«По-моему, то, что мы любим в детстве и ранней юности, потом как-то сказывается. Так моя полудетская, полуюношеская любовь к театру сказалась. И второе — старший двоюродный брат, он был высокий, красивый и его взяли в студию Дикого и он давал мне контрамарки, чтобы я ходил в театр. Маленькая комнатка его, где художники этого театра разрисовали всю стену углем — первобытная жизнь: первобытные деревья, первобытные женщины и так далее. В этой же маленькой комнатке собирались студийцы — богемная такая компания, там все самое самое было…» (интервью-2 Крыщуку).

Подробнее о брате Шуре — Александре Соломоновиче Лифшице — и о его гибели рассказано в ЗНЧ. Там Володин почти дословно приводит воспоминания о нем К. М. Симонова. Однако стоит привести текст К. М. Симонова полностью.

В 1943 году Симонов, находясь в командировке в Севастополе, намеревался тайком от своего газетного начальства отправиться на боевое задание: «Боясь, что с чужих слов у меня ничего путного не получится, я решил, что нужно сходить на подводной лодке самому. Оставалось ждать завтрашнего дня. Вместе с ребятами из флотского театра мы пошли купаться. Море было теплое, с небольшой волной. Художественный руководитель театра — Лифшиц, большой, красивый, еще молодой парень, сидя на берегу, развивал мне свои идеи о синтетическом театре, с которыми он носился уже много лет и где-то в провинции проводил в жизнь. Кажется, он был одним из учеников Охлопкова, а идея заключалась в том, что публика должна активно участвовать в зрелище, действовать вместе с актерами и что вообще все это должно быть своего рода тонкой, умно подготовленной народной игрой (курсивом выделен текст ЗНЧ. — Сост.). Лифшиц говорил, что театр в тех трех измерениях, в которых он был, отмирает, что его так или иначе все равно заменит кино и единственная форма театра, которая останется, это синтетический театр — зрелище. Меня в тот вечер раздражал этот разговор. Отчасти потому, что я сам любил честную актерскую игру в честных трех театральных стенах, но главное все же было не в этом, а в том, что мне казались нелепыми все эти разговоры о синтетическом театре, об отмирании или выживании театра и вообще споры об Искусстве. Он говорил обо всем этом искренне, увлеченно, почти как одержимый, и я чувствовал, что все его интересы, помыслы, чаяния — все осталось там, за пределами войны. До войны ему, в сущности, нет никакого дела. У него только одна мысль — чтобы война поскорее кончилась, и он мог опять заняться своим синтетическим театром. Он еще не ощутил войну как бедствие, ему она просто мешала. Спорить с ним мне казалось бесполезным. Даже не хотелось возражать ему. Я молчал, а он еще долго говорил на эту тему…

Перечитав в дневнике сердитое место о режиссере Лифшице с его показавшимися мне тогда нелепыми разговорами о синтетическом театре будущего, я попробовал разыскать в Морском архиве следы этого человека, и то, что узнал о нем, вступило в психологический контраст с моими записями. Александр Соломонович Лифшиц продолжал оставаться руководителем Театра Черноморского флота до декабря 1943 года. Кто знает, может быть, и тогда, в разгар войны, мысли о синтетическом театре будущего продолжа ли волновать его? Однако