могу объяснить, да и не могу уже и почувствовать, как я тогда любил театр.

Володинская Надя Резаева объясняла это словами В. Г. Белинского:

«„Театр!.. Любители вы театр, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатлений изящного? Или, лучше сказать, можете ли вы не любить театр больше всего на свете кроме блага и истины? Не есть ли он властелин ваших чувств, готовый во всякое время и при любых обстоятельствах волновать их как вздымает ураган песчаные метели в безбрежных степях Аравии?..“ Это статья Белинского» («Моя старшая сестра»).

Однако в этом наступившем состоянии отчаянности и безразличия к собственной судьбе я вдруг решился и подал заявление на театроведческий факультет.

В ГИТИС Володин поступил в 1939 году. На театроведческом факультете ГИТИСа предвоенных лет преподавал весь цвет тогдашней гуманитарной науки: А. К. Дживелегов, Г. Н. Бояджиев, Н. Н. Асеев, А. М. Эфрос, Н. М. Тарабукин, К. Г. Локс, Б. В. Алперс, М. М. Морозов, М. Григорьев, Л. Я. Гуревич, С. С. Мокульский, Ю. Соболев; наездами бывал Г. А. Гуковский, режиссуру вел Вас. Сахновский.

Среди студентов-театроведов предвоенно-военного набора следует назвать Т. Бачелис, М. Строеву.

На собеседовании меня спросили, кто мой любимый режиссер, я сказал — Вахтангов, хотя знал его только по опубликованным воспоминаниям. Образ его был ошеломителен, теснил сердце.

«Вахтангов незадолго перед смертью сидел на репетиции „Принцессы Турандот“ и, согнувшись от боли, кричал актерам: „Это — смешней! Это — смешней!“»

См. также «Дерзкое величие жизни» (У-Фактория-99. С. 501).

Но через два месяца пришла повестка в армию, в тот год призывали с первых курсов.

1 сентября 1939 года Верховным Советом СССР был принят Закон «О всеобщей воинской обязанности»: «На действительную военную службу призывались граждане, которым в год призыва исполнялось девятнадцать лет, а окончившим среднюю школу и ей соответствующие учебные заведения — восемнадцать лет…», срок воен ной службы для рядового состава сухопутных войск был два года.

В набросках, хранящихся в ОРК ГТБ, Володин писал:

«В предвоенные годы из армии перестали отпускать солдат. Когда удавалось получить увольнительную в Полоцк, вокруг которого располагался гигантский гарнизон, каждый из нас спрашивал рядовых или младших командиров из других частей:

— Сколько ты служишь?

— Два с половиной. А ты?

— Три. А ты?

— Я уже пятый.

После положенных по закону двух лет службы солдат определяли в школы младшего комсостава. Определяли всех.

— У вас кого-нибудь демобилизовали?

— Никого. А у вас?

Служба в армии стала бессрочной, как при Николае Первом <…> Нечто вроде лагеря со сроком заключения необусловленным, неведомым никому» (ОРК ГТБ. Ф. 18. Л. 41. «Неожиданная война»).

С. 32

…меня разбудила тетка: просили к телефону.

Тетка — Лия (Лиза) Лазаревна Гинзбург.

С. 33

«Ты появишься у двери / В чем-то белом, без причуд…» — Б. Пастернак «Никого не будет в доме…».

— Как же мы друг друга узнаем?

— Ну, я — такое маленькое, серенькое…

Мы встретились. Она и правда оказалась маленькая и в общем серенькая. <…>

…она не была слишком хороша собой. Но зато она все понимала и смеялась, когда было нужно.

В журнальном варианте, как мы помним, все было не серенькое, а коричневое.

Она — будущая жена Володина — Фрида Шилимовна Феферман (1918–2003).

С. 34

Так мы походили по улицам еще один вечер, и еще один. А на третий она все время кашляла, была нездорова.

— Видишь, какая у тебя будет болезненная же… — проговорила она и запнулась.

Я не разобрал и переспросил. <…>

— Я сказала: «Вот видишь, какая у тебя будет болезненная жена».

В «Пяти вечерах», в рассказе «Пятнадцать лет жизни», в ЗНЧ (с. 62–63) и многочисленных интервью эта реплика перекочевала в сцену проводов на фронт:

«Сидим на машинах, женщины кругом ревут, а она смотрит снизу вверх и говорит: „Видишь, какая у тебя будет бесчувственная…“ — и запнулась. Спрашиваю: „Что?“… „Что ты сказала, не понял!“ — „Я сказала: видишь, какая у тебя будет бесчувственная жена“…» («Пять вечеров»).

«А я тогда думаю себе: жена? Уже? Да пошла ты на фиг, черненькая, маленькая, почему не беленькая, не прекрасная! <…> Да, я написал той девочке. Некрасивой. Больше некому было. Вот она сейчас прошла там по коридору» (интервью Боссарт).

Увольнительных нам еще не давали, так что я нарушал дисциплину в самом болезненном ее пункте.

12 октября 1940 года маршалом С. К. Тимошенко был подписан Приказ о введении в действие «Дисциплинарного Устава Красной армии», где в частности говорилось:

«6. Подчиненные обязаны беспрекословно повиноваться своим командирам и начальникам. В случае неповиновения, открытого сопротивления или злостного нарушения дисциплины и порядка командир имеет право принять все меры принуждения (вплоть до применения силы или оружия). Каждый военнослужащий обязан всеми силами и средствами содействовать командиру в восстановлении дисциплины и порядка.

7. Командир не несет ответственности за последствия, если для принуждения неповинующихся приказу и для восстановления дисциплины и порядка будет вынужден применить силу или оружие. Командир, не проявивший в этих случаях твердости и решимости и не принявший всех мер к выполнению приказа, предается суду военного трибунала.

8. Приказ командира и начальника закон для подчиненного. Он должен быть выполнен безоговорочно и точно в срок. Невыполнение приказа является преступлением и карается судом военного трибунала» (Уставы, инструкции // Боевые действия Красной Армии в ВОВ. URL: https://www.bdsa.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=135:1940&catid=31&Itemid=114).

О случайной встрече с маршалом Тимошенко на фронте вспоминает Ю. М. Лотман, прошедший всю войну, как и Володин, связистом:

«Большинство офицеров из среднего и высшего командного состава к этому времени были арестованы… <…> …старое начальство ворошиловских и буденновских времен или аракчеевцев типа маршала Тимошенко показало себя во время войны абсолютно непригодными ни к чему.

На фронте один только раз, протянув связь в не помню какой, но очень высокий штаб, я видел маршала Тимошенко: он сидел в блиндаже под тремя накатами (наша землянка была прикрыта еловыми ветками, присыпанными сверху землей), и еле мог выдавить из себя слово — губы его тряслись, хотя никакой реальной опасности вокруг не было» (Лотман. Не-мемуары. С. 10).

Лотман Юрий Михайлович (1922–1993) — историк литературы.

На дороге, довольно людной, я встретил капитана Линькова.

«Помню, шел я на свидание к девушке (к той, которая стала женой), в Подольск… И встретил командира. Он говорит: „Товарищ красноармеец, вашу увольнительную!“ Я говорю: „У меня нет, я еще присяги не принимал“. Он говорит: „Кругом!“ Я говорю: „Товарищ капитан, мне неудобно — вы так кричите… А мимо же гражданские ходят, они слышат вас… Я не пойду кругом. Простите меня, пожалуйста“. Он хватается за