регионе, чтобы создать серьезную угрозу усиленной 23-й дивизии. Кроме того, 7-я дивизия, базировавшаяся в Цицикаре, могла быть переброшена по железной дороге в любой угрожаемый район на западной или восточной границе в течение нескольких дней.

 

Штаб Квантунской Армии приказал Комацубаре продолжать подготовку обороны и быть готовым к началу советского наступления 14 или 15 августа. Кроме этого командование Квантунской Армии приняло еще одну необычную оборонительную меру. В составе Квантунской Армии было секретное подразделение под названием "Отряд 731". Официальным его обозначением было "Управление по водоснабжению и профилактике эпидемических заболеваний Квантунской Армии". Фактически же "Отряд 731" специализировался на разработке биологического оружия. Его основные производственные комплексы и лаборатории - включая печально известный тюремный комплекс, в котором проводились ужасные эксперименты на людях (в основном китайцах), располагались в Харбине. Во время затишья в районе боев у Номонхана в начале августа, подразделение "Отряда 731" заразило реку Халха холерными бактериями. В советских или японских источниках нет сведений, позволяющих предположить, что эта попытка применить биологическое оружие была хотя бы в какой-то степени эффективной. В августе 1945 в последние дни войны "Отряд 731" был расформирован, его лаборатории и производственные комплексы в Харбине взорваны, а большинство его сотрудников бежали в Японию, но перед этим они задушили газом 150 последних уцелевших подопытных людей в тюрьме и сожгли их трупы. Командир "Отряда 731" генерал-лейтенант Исии Сиро приказал своим подчиненным хранить в тайне историю отряда, угрожая возмездием всем, кто проболтается. Исии и его коллеги избежали трибунала в Токио, передав американским военным властям результаты своих экспериментов в обмен на свободу.

Прилагаемые японской 6-й армией усилия по строительству укреплений были явно недостаточными. Отчасти этот недостаток энтузиазма объяснялся нехваткой стройматериалов. Все, даже дерево, приходилось везти издалека. Кроме того, японская военная доктрина негативно относилась к концепции статичной обороны, предпочитая наступление практически при любых обстоятельствах. Таким образом, Квантунская Армия ждала дальнейшего развития событий.

Тем временем Жуков ускорил подготовку к наступлению. Из-за бдительности японских солдат, а также из-за отсутствия перебежчиков и мирного населения в районе боев советской разведке было трудно получить подробную информацию о позициях японцев в глубину. Разведка смогла установить только положение передовых позиций японской пехоты и ближайших позиций их минометов и артиллерии. Велась аэрофотосъемка, но вследствие искусного использования японцами маскировки и макетов, польза от нее была ограниченной. Новый командир 149-го мотострелкового полка (занявший место погибшего Ремизова) лично возглавил проведение разведки. Во главе группы разведчиков он по ночам несколько раз проникал в тыл японских войск, и доставил информацию, в которой нуждался Жуков - северный и южный фланги Комацубары прикрывала маньчжурская кавалерия, и у японцев не было мобильных резервов. Жуков в своих мемуарах ошибочно приписывает эту заслугу Ремизову, погибшему в июле.

С этой информацией Жуков разработал план наступления, используя слабости противника. План был несложным. Главные силы японцев были сосредоточены в нескольких милях к востоку от Халхи, на обоих берегах небольшой речки Хольстен. Японской пехоте не хватало мобильности и поддержки бронетехники, а их фланги прикрывали слабые маньчжурские части. Жуков решил разделить свои силы на три ударных группировки. Центральная группа под его прямым командованием должна была вести фронтальное наступление и связать боем главные силы японцев. Одновременно северная и южная ударные группы, в состав которых войдет большая часть бронетехники, должны обойти фланги японцев и окружить противника, после чего уничтожить его объединенными силами всех трех групп. Успех плана зависел от достижения тактической внезапности и превосходства в силах на направлениях главных ударов. Наступление, получившее "зеленый свет" из Москвы, должно было начаться во второй половине августа.

Для достижения тактической внезапности Жуков и его штаб приняли тщательные меры по маскировке и дезинформации противника. Солдаты и грузы, прибывавшие в Тамцаг-Булак из СССР, а оттуда в район Номонхана, перевозились только по ночам, с выключенными фарами. Заметив, что японцы пытаются подключаться к советским телефонным кабелям и прослушивают радиопереговоры, штаб 1-й армейской группы передал серию фальшивых сообщений, зашифровав их несложным кодом, в этих сообщениях речь шла о строительстве укреплений и подготовке к долгой осенней и зимней кампании. Среди советских солдат распространялись тысячи листовок, озаглавленных "Что пехотинец должен знать об обороне". За две недели до наступления советские инженеры подвезли к фронту специальное звуковое оборудование, чтобы имитировать шум танковых и авиационных двигателей, и по ночам включали его. Сначала японцы приняли этот шум за крупномасштабную активность противника, и открыли огонь в направлении работающих динамиков. Но после нескольких ночей японские солдаты поняли, что это всего лишь звуковые эффекты, и, привыкнув к ночному шуму, перестали обращать на него внимание. Накануне наступления шум настоящих моторов советских танков, сосредотачивавшихся на исходных позициях, прошел незамеченным японцами.

7-8 августа Жуков провел ряд небольших ударов с целью расширения плацдарма на восточном берегу Халхи. Тот факт, что эти удары были относительно легко "отражены" японскими войсками, добавил Комацубаре и его офицерам уверенности в прочности японской обороны. Кроме того, японский военный атташе в Москве неправильно понял молчание советской прессы о Номонханском инциденте. В начале августа японский военный атташе сообщил непосредственно генералу Исогаи в штаб Квантунской Армии, что, в отличие от ситуации у Чжангуфэна, советская пресса практически игнорирует Номонханский инцидент. По его мнению это значило, что уверенность и моральный дух Красной Армии не на высоте, и советское командование не уверено в исходе конфликта. Таким образом, Квантунская Армия должна, напротив, демонстрировать еще большую уверенность в победе и не проявлять ненужной сдержанности. Это было именно то, что хотело слышать большинство офицеров штаба Квантунской Армии, и это еще больше усилило их самоуверенность.

Нельзя сказать, что не было признаков надвигающейся опасности. За три недели до советского наступления полковник Исомура из разведотдела штаба Квантунской Армии, предупредил оперативный отдел об уязвимости флангов 23-й дивизии. Цудзи и его коллеги отмахнулись от этого предупреждения, пояснив, что 23-я дивизия намеренно заняла такую позицию, чтобы выманить противника, заставив его атаковать. На предупреждение генерала Касахары из Генштаба также не обратили внимания. "Кабинетные стратеги" из Генштаба традиционно не пользовались уважением в Квантунской Армии. Из другого, более авторитетного источника, пришло еще более зловещее предупреждение. Генерал Хата Юдзабуро, начальник управления разведки и контрразведки в Харбине (этот пост раньше занимал Комацубара), пользовавшийся авторитетом в штабе Квантунской Армии, 10 августа предупредил, что, хотя он не знает точной численности советских войск в Монгольском выступе, их силы, вероятно, очень велики, и серьезно недооцениваются в штабе Квантунской Армии. Даже в оперативном отделе штаба Квантунской Армии были встревожены этим сообщением, но практически ничего не