Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— «Посмотрите, шейх глаз не сводит с этого невольника. Я весь вечер слежу за ним. Пока другие рассказывали, он нередко отводил взор в ту сторону и подолгу всматривался в благородный черты вольноотпущенника. Может, все же сердце болит у него немного, отпуская его?»
— «И зачем так думать о человеке! Неужели значат что-нибудь для него тысячу томанов, для него, который ежедневно тратит втрое. Он, может, смотрел на юношу и мечтал о своем сыне, который изнывает на чужбине; он думает, найдется ли там сострадательный человек, который доставит его на родину».
— «Пожалуй, ты прав, старик», — согласился молодой купец. — «Мне совестно, что я всегда как-то склонен видеть в людях все пошлое и неблагородное, а ты, напротив, во всем находишь хорошую сторону. А все-таки, согласись, люди в общем скверны, не так ли, старичина?»
— «Вот именно потому, что я этого не нахожу, я и думаю о людях хорошо. Прежде со мною было то же, что теперь и с вами. Жил я изо дня в день; много слышал о людях дурного, многое на себе испытал и стал считать всех людей дурными. Но, пришло мне на ум, Аллах так же мудр, как благ, как же он терпит, чтоб такой испорченный род жил на земле? Стал я думать о том, что видел, что пережил, и что же оказалось? Я считался только со злом, а доброе забывал. Я не придавал значения какому нибудь делу милосердия; я считал только естественным, когда кто жил по совести и вполне добродетельно. А все злое и дурное я тотчас же примечал. Стал смотреть я на дело другими глазами. Меня радовало, что добро совсем не так редко, как казалось мне сначала; я стал меньше замечать злое или совсем не замечать его. И я научился любить людей, научился хорошо думать о них и, право, я в течете долгих лет реже ошибался, когда хорошо отзывался о ком нибудь, чем когда предполагал в ком всевозможные недостатки».
Тут подошел к старику смотритель и сказал: «Господин мой, шейх Александрии, Али-Бану, с удовольствием увидел вас в зале и просит вас пройти к нему и сесть рядом с ним».
Молодые люди были поражены неожиданною честью, выпавшею на долю их невзрачного знакомца; они приняли его за нищего. Когда старик удалился, молодые люди задержали смотрителя и спросили, кто этот человек?
— «Как», — воскликнул тот, всплеснув руками, — «вы не знаете, кто он?»
— «Нет, понятия не имеем».
— «Да я видел не раз, как вы разговаривали с ним на улице, и даже шейх это заметил и недавно сказал: «Верно это хорошие молодые люди, что такой человек удостаивает их разговором».
— «Так скажи же, кто он!» — воскликнул нетерпеливо купец.
— «Подите вы, вы меня просто морочите», — отвечал смотритель. — «Сюда никто не попадает, кроме тех, кто лично приглашен, а старик сегодня послал сказать шейху, что просит разрешения привести нисколько знакомых молодых людей, на что шейх ответил, что старик может располагать его домом как своим собственным».
— «Не томи нас так долго неизвестностью. Клянусь жизнью, я не знаю кто он; мы случайно познакомились с ним и говорили с ним».
— «Ну, так счастливы же вы! Вы говорили с самым мудрым, самым знаменитым человеком Александрии и все присутствующее завидуют вам и чтут вас за это. Это никто другой как Мустафа, Ученый дервиш».
— «Мустафа! Мудрый Мустафа, который воспитывал сына шейха, написал так много ученых книг, совершил так много путешествий по всем частям света? Это мы с ним говорили? И говорили без всякого почтения, как со своим человеком?»
—————Молодые люди продолжали разговаривать между собою. Они чувствовали себя крайне польщенными, что такой знаменитый человек удостоил их своим вниманием и даже не раз снисходил спорить с ними. И вдруг снова подошел смотритель, на этот раз прямо к ним, и пригласил их следовать за ним к шейху. У юношей сильно забилось сердце. Никогда еще не приходилось им говорить с таким знатным господином даже наедине, тем более на глазах целого общества. Они собрались с духом, чтобы не разыграть из себя дураков, и пошли. Али-Бану сидел на богатой подушке и пил шербет. Но правую руку от него сидел старик дервиш; его невзрачная одежда раскинулась на роскошных подушках, изношенные сандалии стояли на чудном персидском ковре; но достаточно было взглянуть на благородные черты и полный спокойной мудрости взор старика, чтоб понять, что ему по праву принадлежит первое место.
Шейх смотрел печально, а старик, казалось, убеждал его быть бодрее. Молодые люди заподозрили, что их призыв к шейху не более как хитрость старика: ему верно хотелось доставить небольшое развлечете тоскующему шейху.
— «Добро пожаловать, молодые люди», — сказал шейх, — «добро пожаловать в дом Али-Бану. Мой старый друг доставил мне удовольствие видеть вас здесь, но мне жаль, что он раньше не познакомил меня с вами. Кто из вас молодой писец?»
— «Это я, господин! Весь к вашим услугам!» — отвечал юноша, скрестив руки на груди и низко кланяясь.
— «Ты любитель всяких рассказов и охотно читаешь книги с хорошими стихами и изречениями?»
Молодой человек покраснел. «О, господин, для себя лично я лучшего занятия не знаю; оно развивает ум и сокращает время. Но ведь у каждого свой вкус, я совсем не осуждаю тех…»