воплощение невинности, которой угрожают или которую пятнают злые силы. Мы на инстинктивном уровне понимаем, что так неправильно. Буквальный перевод немецкого слова unheimlich – «жуткий, зловещий», но Фрейд толковал его как «неуютный».

Блерб на обложке «Коралины» Нила Геймана может служить предметным уроком такого неуюта:

В новом доме Коралины было что-то странное.

Нет, дело не в тумане, и не в кошке, которая, похоже, все время за ней наблюдала, и не в предупреждениях об опасности, которые мисс Спинк и мисс Форсибл, ее новые соседки, вычитывали в чайных листиках. Дело было в другом доме – том, что скрывался за старой дверью гостиной. Там Коралину поджидали другая мама и другой папа с глазами, похожими на черные пуговки, и белой, как бумага, кожей. Они хотели, чтобы Коралина осталась с ними. Навсегда.

Зловещие маленькие глазки! В отличие от других жанров острых ощущений, хоррор предлагает нам адреналин ужаса, но не предполагает утешения в виде разгадки, разрешения. В конце мы по-прежнему ни в чем не уверены, мы продолжаем заглядывать в бездну, а то и в сам ад. Завершения нет. Как говорит о призраках медиум в «Чернее черного» Хилари Мантел, «они умерли, но от этого не стали приличными людьми. Бояться привидений правильно».

А теперь, когда огни погасли и ночь вступила в свои права, я расскажу вам о самой страшной из прочитанных мною историй. Это последняя сказка в составленной Иэном Марком антологии для детей «Бояться нечего» (еще ни одна из книг не была озаглавлена с такой горькой иронией). В блербе говорится «о таком ужасе, который преследует в темноте до самой двери спальни, забирается под кровать и там остается». Страшная история называется «Ньюл», и в ней говорится о мальчике, который убежден, что одна из балясин лестницы, ведущей на второй этаж к спальням, ожила и решила его погубить. Меня больше всего пугает последняя строчка в этой сказке, подтверждающая темную правду: литература ужасов – жанр, в котором нет счастливого конца. Все не будет хорошо.

Можно ли забыть свою первую любовь?

Конечная цель всех любовных интриг, разыгрываются они на котурнах или на цыпочках, действительно важнее всех прочих целей в человеческой жизни.

Артур Шопенгауэр

Даже такой пессимист, каким был немецкий философ Артур Шопенгауэр, понимал, насколько важна любовь. Она меняет все вокруг, она возвышает, она все, что нам нужно, она опасный наркотик… список продолжите сами.

«Любовные романы» – растяжимое понятие, включающее в себя дамские романы, литературу для «энергичных молодых женщин», эротическую прозу, «ага саги»[242] и бонкбастеры вроде тех, что пишет Джилл Купер (впрочем, им будет посвящен целый раздел, поскольку они того заслуживают). К тому же это самый презираемый жанр, видно, потому, что в нем пишут женщины для женщин и расходятся эти книги миллионными тиражами[243]. Автор любовных детективов Нора Робертс (подсчитано, что ее книги продаются со скоростью тридцать четыре экземпляра в минуту) говорит: «Если автор женщина, значит, это одна из этих книжонок… Если автор мужчина, ну, значит, это что-то другое. И критики такие книжки рецензируют». И спрашивает далее: «Разве не достойны уважения романы, прославляющие любовь, преданность, отношения, работу над отношениями?»

Любовные романы эволюционировали стремительнее всех других жанров, поскольку в них отражались изменения, происходившие в жизни женщин в двадцатом столетии. Когда издательство Harlequin начало в 1950-х годах публиковать в Северной Америке книги своего подразделения Mills & Boon[244], редакторский контроль был очень жестким, все должно было соответствовать «кодексу приличия». Героини – невинные девственницы, если и работали, то исключительно медсестрами или секретаршами. Мужчины были старше, богаче и намного опытнее. А поцелуи были целомудренными. Робертс блестяще описывает формулу, все еще действовавшую в 1980-х, когда она сама начала писать:

Он, скорее всего, греческий магнат, она, скорее всего, сирота, которую вырастила тетушка. Она держит путь на новую работу: ей предстоит трудиться у самого богатого человека в свободном мире. В аэропорту она в спешке налетает на некоего господина, ее старенький чемодан падает, раскрывается, всем видны жалкие пожитки – все аккуратно подштопанное, поношенное, но чистое. Он обзывает ее неуклюжей коровой, помогает запихнуть барахло в чемодан и в гневе удаляется, а она, на следующий день явившись в офис самого богатого человека в свободном мире, обнаруживает, что это – кто бы мог подумать? – тот самый тип из аэропорта.

Признаюсь: я готова читать эту книжку. Хотя надо отметить, что все это удручающе похоже на «Пятьдесят оттенков серого» – явный откат к старым денькам девственниц и завоевателей: в блербе героиня Ана даже характеризуется как «неискушенная и невинная»[245].

И все же любовные романы шли вперед вместе со временем, женские персонажи становились более независимыми, занимали более высокие должности. Они также стали играть ведущую роль в сюжетах, в которых все чаще говорилось о самопознании и самоценности – вспомним бестселлеры последних десятилетий, такие как «P. S. Я люблю тебя» Сессилии Ахерн и «До встречи с тобой» Джоджо Мойес. Они отказались от счастливого конца ради эмоционального катарсиса, а главная любовная история разворачивается между героиней и ею самой или даже между читателем и героиней (хотя и там есть над чем по старинке поплакать). Жанр постепенно становится более разнообразным, любовные истории случаются не только между белыми, молодыми и красивыми натуралами, о чем говорит попадание в списки популярных книг Ингрид Персо «Любовь после любви» и Сары Джафари «Несоответствие»[246].

О том, как изменились наши вкусы, можно судить по блербам к двум изданиям романа «Нежданная любовь» Джорджетт Хейер, этого мастера невероятно изящных любовных историй из времен Регентства. Вот блерб на издании 1970-х годов:

«Лорд Деймрел считает Венецию самой интересной и остроумно извращенной особой, которую он когда-либо встречал за свои тридцать восемь лет. Венеция знает, что ее сосед игрок, неисправимый сердцеед, человек с печально неустойчивым характером. И потому неожиданно было обнаружить, что при определенных обстоятельствах Деймрел способен быть благородным до идиотизма…»

А вот блерб на современном издании:

За все свои двадцать пять лет Венеция Лэнион не бывала нигде дальше Хэррогита. Она не пользовалась вниманием мужчин, кроме двух ее утомительно постоянных ухажеров. А потом по воле случая она встречает соседа, которого знала только понаслышке – печально известного Джаспера Деймрела. Венеция невольно поощряет мужчину, чей образ жизни годами шокирует весь Северный Райдинг.

Центральное место теперь занимает женщина, и мы видим происходящее ее глазами. Но все равно мы сразу же понимаем, что, как в «Красавице и Чудовище», затаенные положительные качества Деймрела обязательно обнаружатся, и они безнадежно влюбятся друг в друга. В