нечто низменное, «грешное удовольствие», вызывают у меня недоумение. Как говорит Мэриан Кейс – вот уж кто отлично знает, как опасны ярлыки[238], – нам нечего извиняться за то, что доставляет нам удовольствие:

Когда мне было 20–30 лет, я послушно читала книги, которые считались гениальными произведениями. Меня возмущало, как в этих книгах описывались женщины, но я полагала, что проблема во мне самой. Может, я умом до этих книг не доросла? Теперь я доверяю собственным суждениям. От чтения слишком многого требуют, я же читаю ради удовольствия, ради того, чтобы забыться, ради того, чтобы заглянуть в чужую жизнь. Я читаю не ради того, чтобы получить наставление, и моя душа болит при мысли о тех, кто считает, что книгам нужно быть «ценными».

Или, как написала в своей книге «Дорогой читатель» Кэти Ретценбринк, «не думаю, что одни книги заранее считаются лучше других, или что “высоколобую” литературу надо противопоставлять литературе “для простых”».

Когда автора блестящих криминальных романов-бестселлеров Тану Френч спросили, какие книги на нее повлияли, она ответила: «Наверное, “Таинственная река” Денниса Лихейна и “Тайная история” Донны Тартт. Они убедили меня в том, что так называемая граница между “настоящей” литературой и литературой жанровой – полная чушь». Истина.

Не бывает «правильных» или «неправильных» книг, есть только хорошие или плохие книги. И в интеллектуальной прозе, и в любой жанровой литературе имеются книги как хорошие, так и плохие. Все дело в эмоциях, которые они вызывают, будь то радость или страх, и они должны быть ключом к рекламному тексту. Блерб должен привлекать читателя тем, что читатель ждет от этой литературы – сочетанием знакомого и неожиданного, схемой, образами и кодами, которые он предвкушает, но при этом каждый раз надо предлагать что-то новое (Джон Уиндем назвал это «уютной катастрофой»).

В своей книге «Хитмейкеры» журналист Дерек Томсон объясняет успех модели «то же самое, но по-другому»: «Большинство потребителей одновременно неофилы – те, кто с любопытством открывает для себя новое, и, в глубине души, неофобы – те, кто боится всего нового. Лучшие создатели хитов способны сочетать новое и старое, тревогу и понимание. Они – создатели знакомых сюрпризов». Авторы попадают в точку, когда слегка, не резко подправляют, изменяют привычную модель.

Я собираюсь здесь рассмотреть разные типы жанровой прозы (как и в большинстве случав, категории не имеют четких границ), чтобы посмотреть, как можно предлагать читателю что-то старое и одновременно новое. И в самих книгах, и в блербах это часто сложнее, чем кажется на первый взгляд.

Бу-у-у!

Вы верите в привидения? Я нет, но я их боюсь.

Мари де Виши-Шамрон[239]

Под кроватью прячется рука, готовая схватить тебя за щиколотку. Безымянная угроза бродит по заброшенному дому, по узкому проходу, поджидает в темном лесу. Один из близких воскрес из мертвых и чудовищно изменился. Дети сатаны, одержимые демонами, клоуны-пожиратели плоти, крысы-убийцы и стучащиеся в окно вампиры (никогда не открывайте им окно!). Итак, берите мою (холодную, костлявую) руку, отправляемся в проклятый мир литературы ужасов.

Юные годы я провела в страхе. Нас совсем затроллили фильмы тех времен, в которых ужас представал весьма реалистично, нас, детей 1970-х, предупреждали среди прочих опасностей об ужасах чумы, зыбучих песков, высоковольтных сетей и всего, что таится в стоячих прудах (Дональд Плезенс[240], «дух темной воды», перепугал целое поколение). Коврик на паркете? Да это ловушка! Благодаря таким фильмам, а также книжным полкам моей любимой двоюродной бабушки, которые ломились от рассказов о сверхъестественном, хоррор стал моим любимым подростковым чтением (я включаю сюда и истории с привидениями). Стивен Кинг, Джеймс Герберт, Клайв Баркер, Грэм Мастертон, Уильям Питер Блэтти – я боготворила и боялась их всех: чем страшнее, тем лучше.

Обложки этих книг, изданных в 1970–1980-х, сами по себе способны нагнать страха. Обложка моего изрядно потрепанного издания «Вальса Мефисто» Фреда Мастарда Стюарта обещала чтение «дьявольски увлекательное! Роман для каждого поклонника сатанинского и сверхъестественного», плюс изображение голой дамочки, танцующей по фортепианным клавишам. Цитата на обложке «Ребенка Розмари» обещала ощущения, которые испытывает «душа, стиснутая костлявой рукой смерти». Феерия ужаса продолжалась черно-белой обложкой «Исчадья сатаны»: «Маленький Эндрю завладеет вашим сердцем… и поглотит вашу душу». «Невинные голубые глаза» зловещих близнецов из «Дважды благословенных» были «двойным зеркалом зла». Эти цитаты и блербы легко пародировать, да они и сами по себе способны доставить немало удовольствия, как мы видим по обложке «Книги в мягкой обложке из ада: Закрученная история ужасов 70-х и 80-х?». Текст на задней обложке настолько здорово пародирует кричащий язык рекламных текстов литературы ужасов, что я не могу не привести его здесь целиком:

Но отставим шуточки, а как бояться правильно, не чувствуя себя при этом полным идиотом? Каждый, кто зачитывался на ночь такими книгами (а потом не мог уснуть, потому что за дверью спальни притаилось нечто), знает, что предвкушение – мать страха. Невидимое, «ужасное и непостижимое», как выразилась юная гувернантка в «Повороте винта» Генри Джеймса. Все истинные мастера макабра виртуозно этим пользовались, и для написания хорошего блерба этот прием также необходим.

Прекрасный пример – рекламный текст на «Изгоняющем дьявола» Уильяма Питера Блэтти. Страх нагнетается последовательностью коротких предложений и все более странных подробностей:

Ужас подкрадывается незаметно. Звуки на чердаке. В детской. Странный запах. Мебель не на своих местах. Леденящий холод. Всему есть простое объяснение. А потом пугающие перемены начинают происходить с одиннадцатилетней Риган…

Сказать, что язык ужастиков сводится только к нагнетанию страха, было бы упрощением. Нужно заставить читателя физически вздрогнуть: увидеть, как «открылись тусклые желтые глаза» в «Франкенштейне», услышать как в «Призраке дома на холме» Элеанор говорит: «Боже, боже, чью же руку я держала?», представить «физиономию из мятого полотна»[241] в «Ты свистни – тебя не заставлю я ждать» Монтегю Родса Джеймса. В своих поистине наводящих страх мемуарах «Земля призраков» Эдвард Парнелл пишет: «В историях Джеймса отражались его собственные качества – природа человека с обостренным чувством осязания, поэтому его герои так часто вздрагивают от ужаса, когда к ним что-то прикасается, или когда они сами прикасаются к чему-то».

Профессор философии Ноэл Хэрролл считает, что ключ к ужасу – отвращение: «Монстры не только страшные, они, как правило, противные. Вас непременно передернет от прикосновения Мумии, а от ее поцелуя стошнит. И Муху вы в домашнюю зверушку не превратите. Короче, ужасные монстры рождают омерзение. Почему? Потому что они не только опасны, но и нечисты. Ужасные монстры нарушают наши нормы».

Грязь, скверна – здесь главное слово, вот почему во многих ужасных историях присутствуют дети, само