– Почему вы потребовали проверку?

– У меня были и по-прежнему есть на то причины…

После этого визита заведующая яслями вызвала меня к себе в кабинет и, воспользовавшись тем, что мы были одни, цинично заявила:

– Вы хотите устроить скандал? Думаете и меня втянуть? Выкручивайтесь сами, дорогуша, а у меня придраться не к чему.

Еще она сказала, что никогда не урезала рацион детей, только дополнительное питание. Это последнее практически не контролировали. К примеру, мы должны были получать тридцать кило масла, но если масла не было, его заменяли на девяносто литров свежих сливок. Заведующая на официальной бумаге писала цифру «30», а шестьдесят литров сливок присваивала.

Однажды январским утром 1947 года, когда стоял невыносимый холод, я увидела заведующую яслями с ребенком на руках. Я не придала этому особого значения. В девять часов я делала обход детей, помещенных в зону карантина, и услышала крики новорожденного. Присмотревшись, я с изумлением обнаружила в углу комнаты младенца. Взяв ребенка на руки, чтобы отнести его в теплое место, я спрашивала у всех встречных, чей это младенец. С полным равнодушием заведующая ответила, что это ее ребенок. Я схватила телефон и сообщила об этом главврачу. Главврач связалась с заведующей, и та подтвердила, что родила ночью. Чувствовала себя хорошо и, как обычно, вышла на работу. Она не видела причин драматизировать эту «нормальную» ситуацию. Доктор спросила меня, кому еще я сообщила о своей «находке». Заведующая получила распоряжение передать мне ключи и печать от здания, чтобы иметь возможность провести несколько часов со своим малышом. Но очень скоро несчастного отвезли в больницу, где он умер, не прожив и недели.

В феврале мой друг Иван получил возможность встретиться с матерью – они не виделись десять лет. Этот рано состарившийся и ожесточившийся молодой человек при виде мамы вдруг начал вести себя с детской непосредственностью. Он нес ее на руках до автобуса, осыпая поцелуями. Иван был одним из немногих порядочных людей, встреченных мною за эти мучительные годы. Несмотря на выпавшие на его долю страдания, он сумел сохранить чувство собственного достоинства и самоотверженно работал, чтобы восстановить медицинскую квалификацию, которую не имел возможности применить последние пять лет. Я старалась оказывать ему посильную помощь. Для меня он был почти как сын. Он, как и я, прошел через ад.

В марте начальство стало проявлять настоящую обеспокоенность похождениями Анны Капмашеры. Подозрительная смерть ее ребенка привлекла к ней внимание. Главный бухгалтер Черноусова, в свое время не нашедшая никаких ошибок в финансовых документах, решила отправиться на главный продуктовый склад. Там-то она и обнаружила разгадку тайны. К нам немедленно направили комиссию из Дома Советов. Увидев делегацию, заведующая не выразила ни малейшего удивления и встретила ее, расточая улыбки. Действуя по инструкции, она раздала членам комиссии белые халаты, и, пока посетители разгуливали по разным помещениям яслей, незаметно сбежала. Все попытки разыскать ее не увенчались успехом. После ее побега обнаружилось, что в кассе недостает семидесяти тысяч рублей. Сожителя Анны, работавшего на заводе подводных лодок № 402, долго допрашивали, но так ничего и не выяснили. Никто больше не слышал об этой женщине. Кем она была? Чем занималась? Загадка…

В апреле заведующая молотовской молочной кухней Бабошина и партийный секретарь представили мне новую заведующую, Анну Кузьмину[114]. Эта женщина производила довольно своеобразное впечатление. Во рту у нее постоянно торчала папироса, а под мышкой она носила комнатную собачку по кличке Чарли. Было решено, что Кузьмина будет проживать в яслях.

На следующее утро во время обхода Чарли бежал вслед за нами и, как и все собаки на свете, то тут, то там поднимал лапку – к большому возмущению детей, которых мы наказывали за то, что они писались. Видя, как Чарли игнорирует правила, дети хором кричали:

– Чарли, в угол! Он написал на пол!

Из-за собаки между мной и заведующей сразу же возник конфликт, так как правила запрещали нашими маленьким подопечным контактировать с животными. Некоторые дети боялись собак и начинали плакать. Однажды одна из матерей, улучив момент, когда заведующая на что-то отвлеклась, похитила Чарли и бросила его во 2-м лаготделении. Кузьмина целый час звала свою собаку, в результате чего с ней случился нервный припадок, и ее увезла «скорая».

Охранник 2-го лаготделения Кузнецов, забиравший в тот вечер своего ребенка, сообщил нам, что Чарли спокойно лежит в кресле в кабинете главврача. Кузьмина была уверена, что все это подстроила я, и люто меня возненавидела.

Заведующая приняла на работу новую сестру-хозяйку, Ассу Ерегину, c которой они тут же поладили. Иногда мы получали большое количество молока – сразу на две недели, и важно было сохранить его. Заведующая придумала необычный метод консервирования молока: она складировала его у себя в кабинете, что, не говоря уже о гигиенических правилах, было официально запрещено: продукты надлежало хранить под присмотром сестры-хозяйки. Это могло продолжаться бесконечно, если бы однажды не появилась контрольная комиссия во главе с главврачом, как раз в тот момент, когда Асса Ерегина выходила из директорского кабинета с бидоном молока. Врач попросила сестру-хозяйку показать ей, где и как она хранит молоко, и Ассе пришлось открыть дверь кабинета. Меня вызвали и спросили, знала ли я о подобных методах консервирования. Я была вынуждена ответить «да», и на следующий день все молотовские больницы получили циркуляр, в котором меня выставляли ответственной за это нарушение.

Молотовские дети. Из фондов Северодвинского городского краеведческого музея.

Разумеется, после этой истории мои отношения с заведующей сделались настолько напряженными, что мы практически не разговаривали. Городской отдел здравоохранения неустанно присылал к нам медицинские комиссии, а одна приехала из Архангельска. Однажды утром я принимала делегацию работников горкома партии, прибывших проверить, в каком часу Кузьмина начинает рабочий день. Она без колебаний вышла из кабинета в девять часов, куря свою неизменную папиросу. Никто не двинулся с места. Заведующая зашла к себе и вскоре вышла с ночным горшком в руках – так она встретила членов этой делегации.

Кузьмина получила выговор, но дело замяли, потому что она уже давно состояла в партии. Все, что от нее потребовали – больше не ночевать в яслях, а если уж она не может обойтись без курения, то пускай курит в саду. По-прежнему убежденная, что это мои козни, Кузьмина дала понять, что скоро отомстит мне.

В мае я с огорчением узнала от Ивана, что он уезжает из Молотовска. Знакомый милиционер сообщил ему, что скоро возобновятся чистки, что из Москвы уже получено указание выслать за сто первый километр от Молотовска всех, у кого в паспортах имеется отметка со статьями 39 и 38. Иван предпочел уехать, не дожидаясь, пока его вышлет МГБ.