на меня. Ее внутренний дракон ревновал к моей силе, а Лине и Госс эту силу только угадывали. И боялись.

— Приказ меня убить был только у тебя? — взглянула на Лине.

Все трое неловко переглянулись. Не ожидали, что я стану говорить открыто.

— У меня тоже, Вейра Эль, — вея Госс держалась на удивление хорошо. — Я и отправила тебя к нашему перевертышу. Уж прости, человек я маленький, а ты была мне незнакома. Но после этого я тебя не трогала.

Верно… Браслет сломался и меня сочли мертвой.

— А тебе приказ отдали только в ночь прорыва? — Лине беспокойно заерзала и кивнула.

— Что-то не сходится, — сказала задумчиво. — Либо меня сочли мертвой, либо... Что же произошло? Как они узнали, что я жива? Да еще и яда Арахны на меня не пожалели. Скажи-ка, Кайне, в тот раз, в столовой, ты напала на меня по собственному желанию?

Кайне уставилась на меня обиженными глазами.

— Сама. Никто мне не указ, ясно? — и тут же занервничала. — Но это, наверное, я сболтнула лишнего в Райгоре. Мать потребовала меня к себе, ей иногда нужна помощь в зачистке перевертышей, они ведь пробираются через заслон, а я сильная. Сильнее братьев! Пришлось рассказывать, почему Анхард отослал меня… Ну я и рассказала, что тебя даже перевертыш убить не смог. Слово за слово, понимаешь?

Вот оно что. Глава Хашш по цепочке передал весть обо мне наверх, и там очень быстро сообразили, кто такая вейра Эль.

Я задумчиво рассматривала мысок туфли, раздумывая, как быть, когда услышала идущий изнутри голос своей улиточки:

«Спроси про кровную клятву».

Верно, умница. Чтобы решится на убийство нужен веский, очень веский повод.

— Кто из вас давал кровную клятву и кому?

Лине удивилась вопросу, а вот умница Госс все поняла. В сощуренных глазах мелькнула смесь уважения и насмешки.

— Я приносила клятву императорской семье перед отбытием в Ленхард.

В груди словно солнце погасло. Большинство военнослужащих Ленхарда давали клятву Теофасу, а значит… Значит все-таки он. Нет, я ни на что не надеялась, просто иногда, в том сне, разорванная связь еще тянула, жгла фантомной болью.

— Я тоже приносила клятву Ее Величеству, — поддакнула Кайне. — Крутая она, да?

Словно в поисках одобрения она повернулась к Госс, и та ей кивнула с глубокой уверенностью.

В первый миг я не поверила.

— То есть, вы утверждаете, что приносили кровную клятву Ее Величеству?

Обе синхронно кивнули. Раздраженно потерев виски, повернулась к Лине.

— Но ты нет?

— Другому человеку я клялась, вейра. Маленький такой, и нос большой, а глаза, что жала, так смотрят, что аж…

Я подняла руку, прерывая объяснения. Знаком мне был такой человек, он во всем дворце один такой. Ротокан, личный слуга императрицы.

Но… этого же не может быть! Императрица всегда была ко мне добра, единственный человек, благодаря которому я выдерживала жесткие правила дворца и эмоциональную пытку от Тео.

Оставшись в кабинете одна, я уронила лицо в руки и глухо застонала. Вне связи, клятв и обязательств, меня одолевали такие простые человеческие чувства. Человек, которого я десять лет подряд считала второй матерью, хотел меня убить.

Дорогие читатели, большое спасибо за ваши звездочки, комментарии и награды! Это очень-очень приятно :)

19. Возвращение

Кайне отыскала меня на памятном утесе. Том самом, где я когда-то разорвала нашу с Теофасом связь. Полюбилось мне здесь.

— Твари пишут, что огненные шары они отправили, а что на таможне их задержали, так-то вопрос к таможне, — хмуро отчиталась Кайне. — Чего делать-то будем?

Я равнодушно пожала плечами. Мы будем делать, что от нас хотел Теофас, император Вальтарты — ждать, плести сеть вокруг ядра заговорщиков, оставаться в живых.

— Эль-Эль, какая же ты… злая. Нам без этих шаров, во!

Кайне рубанула себя по горлу ладонью, но я не впечатлилась. Теофасу голова была нужна не только чтобы короной щеголять, до недавнего времени в наше крыло поступал расписанный чуть ли не посекундно план наступлений перевертышей. Ключевое слово «до недавнего времени».

Уже год от Теофаса не было ни строчки.

Приходилось выкручиваться самим, и с каждым днем это становилось делать все тяжелее, не только всему крылу, но и мне лично. Меня резали, топили, травили бесчисленное множество раз, запирали в ледяной пещере и трижды сталкивали с высоты, узнав, что мой дракон увечен и не может взять первородную ипостась.

Мой дракон с голосом улиточки мирно спал в глубине моего тела, лишь изредка вступая со мной в контакт. Теперь-то я понимала, что все случилось из-за темного заклинания, разорвавшего нашу с Теофасом связь. Наверное, я не так его прочитала или сделала ошибку, или не учла какие-то условия, а только в груди у меня словно замерзло и не оттаивало. Никто и никто не трогало моего сердца: ни натиск Анхарда, ни горячая влюбленность Атоля, ни горы раненых и убитых, ни молчание Теофаса.

Знаю, он регулярно переговаривался с Анхардом по связному камню, но меня ни разу не позвал. Хотя меня это мало трогало.

Года не прошло, как за мной потянулся слушок, потом другой, и за глаза меня иначе, как Ледяной принцессой никто не называл. Или вот как Кайне — Эль-Эль, что означало вовсе не мое имя, а аббревиатуру из двух «л». Ледышка Ленхарда.

Я даже всерьез обдумывала не рассердиться ли, но решила, что нет смысла так нерационально использовать время. Теофас дал ясно понять, что свобода дорого мне обойдется, поэтому работала, как приговоренная, прерываясь только на сон и еду.

— Вейра Эль, вейра Эль! — со стороны замка донесся мальчишеский голос одного из солдат. Совсем юный, наверное, моложе даже меня. — В замок вас требуют, Серебряный ант приехал, сам, лично!

Последнее он договорил ликующим шепотом, благоговейно закатывая глаза. Я же… привычно не ощутила ничего: ни радости, ни грусти. Разве что снова подумала о Тео, с которого начались все мои неприятности, и поспешила к замку.

Рейнхард в черном выглядел прекрасно, и счастливый брак, о котором докатились слухи даже до Ленхарда, придал ему той таинственной мягкости, что заставляет сходит с ума юных девочек. Даже с оледеневшим сердцем я могла оценить его красоту… Примерно так же, как могла оценить красоту и качество дорогого наряда, качественного фарфора или хорошо приготовленной еды.

— Ваше высочество, — он опустился на одно колено, поднося мою руку