А что, если позвонить Полине и в лоб спросить, был Синельников отцом ее ребенка, или это был Погодин? Глаза Женины сверкали как молнии, от каждой приходящей в голову свежей мысли в них словно вспыхивал электрический разряд. Дверь распахнулась, теперь главное — шагать.

— Полина, отцом твоего ребенка был Погодин? — наобум брякнула Женя первое подвернувшееся на язык имя.

— Что? Как вы узнали? Это снова вы? — Голос Полины звучал испуганно-растерянно, но потом она, очевидно, собралась. — Вы опять за свое? Снова роетесь в чужом грязном белье? Не уйметесь никак? — Теперь она говорила зло и отрывисто. — Последний раз предупреждаю: если вы еще раз сунетесь ко мне или, не дай бог, к нему, я не пойду в полицию. Я оболью вас кислотой! Слышите? Это не пустая угроза, я ненавижу таких, как вы, проныр, скользких и въедливых! Ненавижу! — Голос ее звучал негромко, но в нем слышалось столько ненависти, столько испепеляющей едва сдерживаемой злобы, что Женя съежилась от страха и слабым, дрожащим голосом произнесла:

— Я все поняла, я больше не буду, честно.

Какая жалкая ретировка, вздохнула она про себя, повесив трубку. Но Полина ее по-настоящему напугала. Теперь стоит быть с ней крайне осторожной и без разоблачительных фактов к девице не соваться. А то вдруг она с катушек слетит?

И все же Погодин. Женя сидела в куртке, с сумкой под мышкой, и никак не могла решить, что же ей делать. Кирилл уже раздобыл волосы Погодина, и ничего нового визит в Институт гинекологии ей не даст. Лично встретиться с Погодиным она еще успеет. А вот как быть с Синельниковым? Погодин оказался связан сразу с двумя женщинами, могли ли быть у Синельникова еще жертвы, кроме Лены? Ну, конечно, если Лена все же была беременна от него.

И тут Женя вспомнила о суррогатной матери, чей телефон давно не отвечает. Она достала ежедневник и еще раз набрала номер. Телефон молчал. Вот куда она сейчас поедет, а по дороге встретится с Кириллом и заскочит в институт, чтобы заказать дополнительные анализы.

Женя решительно надавила на кнопку звонка. Дверь выглядела перспективно. Обитая старомодным дерматином, с крючком для авосек.

— Ну, хто там трезвонит? Иду я, иду, — раздался из-за двери старческий дребезжащий дискант. — Господи, и кого принесло, сериал досмотреть не дадут. Хто там? — сердито спросили в самую скважину из-за двери. — Чего надо?

— Здравствуйте! — громко прокричала журналистка, наклоняясь ближе к замочной скважине. — Я ищу вашу соседку, Машу Дятлову!

— Чего ты орешь! — отшатнувшись от двери, сердито фыркнула старуха. — Я что, глухая, чтоб мне в ухо орать? Нет ее. — И соседка, кажется, собралась отбыть назад к телевизору.

— Я знаю, что нет. Вторую неделю дозвониться не могу, — чуть тише проговорила Женя. — Я хотела узнать, когда она вернется, мне она очень нужна, по важному делу! — вкладывая в каждое слово максимум драматизма, снова закричала она.

— Нужна очень, — проворчали из-за двери. — А мне покой нужен. Ходят тут, орут.

После этой фразы вредная соседка немного постояла молча возле двери, но потом все же заскрипела замком, и дверь слегка приоткрылась, перед Жениным носом натянулась цепочка.

— Ну и кто ты такая, что она тебе срочно понадобилась? — разглядывая ее сквозь толстые стекла массивных очков, спросила соседка. На вид ей было лет восемьдесят, была она толстой, с жиденьким пучком седых волос на макушке и в красно-синем фланелевом халате, поверх которого была замотала вытертым, заношенным пуховым платком, крест-накрест закрывавшим грудь. — Ну? — требовательно поторопила она Женю, совершенно не готовую к допросу, а потому не знавшую, на что решиться.

— Я по поводу ее умершего ребенка, — брякнула она наконец, решив, что наибольший отклик в пенсионерской душе найдет трагедия, особенно связанная с несчастной любовью, потерянными младенцами и гадами-мужиками. Умер ребенок Дятловой или нет, Женя не знала, как и то, был ли у нее вообще ребенок, но, в конце концов, всегда можно сказать, что ошиблась или в роддоме что-то напутали. Сейчас было главным разговорить старуху.

— О ком? — нахмурилась соседка, потом, подвигав вставными челюстями, спросила: — А че о нем говорить-то, умер же?

— Умер. Но не все так просто, — многозначительно заметила журналистка.

— Да уж, — крякнула старуха. — Чего ж простого, если Машка до сих пор по санаториям валяется. Вот и сейчас укатила лечиться. Дней через десять вернется, не раньше.

— Да что вы? — скисая на глазах, протянула Женя.

— А чего тебе от нее надо-то? Ты вообще откуда? Из собеса? Из комитета здравоохранения или из страховой? — внимательно вглядываясь в гостью, перебирала старуха.

— Гм, — неопределенно покивала девушка, никак не отвечая на вопрос. — А что вы говорили про санаторий? Почему она до сих пор лечится?

— Так от нервов же, — пожала толстыми плечами соседка, засовывая руки в карманы халата. — Впечатлительная больно. Ребенок умер, мужик бросил, тут уж кто во что. Кто пьет, кто в работу, кто в слезы, а кто по мужикам. Машка — баба хлипкая, все рыдала, к тому же родных рядом никого. Мать в Америке, со вторым мужем, сестра в Москве работает, а она одна тут киснет, — покачала головой соседка. — Уж я и то ей сколько говорила, езжай ты к матери, та давно зовет. И жениха ей там нашли, а она все по своему сохла. Сперва-то у них все хорошо было, она ехать не хотела, потом беременная была, потом ребенок умер, мужик бросил, уж казалось бы, чего сидеть, езжай! Нет, ни в какую. Все ждала, что хахаль одумается и вернется, — покачала головой бабуся. — Да и то сказать, не мужик попался, а паразит, — встряхнулась она сердито. — Ну, бросил и бросил, и вали уже на все четыре стороны. Так ведь нет! — Она сердито хлопнула себя ладонью по толстой ляжке. — Таскается и таскается. То продукты привезет, то лекарства. А она, дуреха, сама ему все звонит, унижается, плачет, заискивает. Целый бразильский сериал. — Она снова осуждающе покачала головой. — Мне тут из-за двери все видно, да и слышимость у нас. Вот такая дуреха. — Она еще покачала головой. — Так вы откуда будете-то, чего вам от Машки надо?

— Да я вот хочу ей помочь с мужиком этим раз и навсегда разобраться, — ухватилась за возникшую после соседкиных рассказов идею Женя. — У этого типа таких, как Мария, по всему городу человек десять баб. И всем голову морочит, и никого в покое не оставит.

— А-а, так вы из полиции! — сделала неожиданный вывод соседка. — Что ж сразу-то не сказали. — И она забрякала цепочкой. — Входите. Чего у вас там на него есть?

Но Женя была не так проста, чтобы бездумно удовлетворять чье-то праздное любопытство. Хочешь что-то узнать, задавай вопросы, а чужие можно пропустить мимо уха.

— Каким именем этот тип представился вашей соседке? — строго, по-деловому, раскрыв свой ежедневник и приготовив ручку, спросила журналистка. Она уже сидела на тесной, плотно заставленной буфетами, шкафами, ящиками, табуретками и фикусами кухне.

— Дак Дмитрием, — кивнула соседка, сидя с прямой спиной, чинно сложив руки на животе.