вколотить их тупые головы в землю и оторвать мужские органы. Я же ясно сказал, что женщин трогать нельзя. Что за это полагается смерть.

Смерть!

Я больше не хотел никого убивать. Не только в этом месте, но и вообще в своей жизни. Но у меня просто не было выбора.

Они!

Они не оставили мне никакого выбора. Что бы я сейчас ни сделал, как бы жестоко их не наказал, если я нарушу слово, мальчишки перестанут меня слушать. И тогда смертей будет намного больше.

Я должен их убить!

И это выворачивало мне душу. Даже если я прикажу убить их кому-то другому, ничего не изменится.

Они должны умереть. От моих рук. Перед всеми.

Как они вообще мыслили? Неужели они не могли предугадать последствия? Я на их глазах сжег всех патриархов. Я сказал, что убью того, кто подойдет к женщинам. Так на что они рассчитывали? Что я передумаю? Или проиграю двум глупым мальчишкам? Что девушка никому не скажет? Или что ее пропажу никто не заметит?

Я не понимал.

Не мог понять.

В моем мире у каждого поступка есть причина, и есть последствия. Ты совершаешь какое-то действие, либо потому что тебя что-то толкнуло на него, либо чтобы получить от него пользу. И в том, и в другом случае можно предположить, какой будет ответ на твой поступок, хоть и не всегда получается угадать.

В данном случае я не видел причины. Так сильно захотелось почувствовать себя взрослыми? Равными патриархам? Вчера не хотелось, а сегодня — вот прямо приперло. Безумная любовь к девушке? Или решили проверять меня на слабость? Но что бы ни послужило причиной, последствия были очевидны.

Даже если я не хочу никого убивать, я обязан это сделать.

На той же площади собрались всё те же лица. Меня затошнило при виде толпы, выжидающих взглядов, остекленевшей земли за спиной и обугленного пепла.

Сколько еще мне придется вставать перед ними?

Я хотел зашвырнуть в толпу эти два тела, развернуться и уйти. И пусть бы они делали, что хотели: дрались, убивали друг друга, создавали новую секту, делили матрасы и сражались за места. Но там были женщины. Малыши. Дети. Забрать бы их отсюда и отвести в ближайшую деревню, только пока моя способность управлять Ки не восстановится окончательно, я вынужден сидеть здесь вместе с ними.

— Теперь я понял, почему выгребная яма за частоколом никогда не бывает пустой, — тихо сказал я, глядя в глаза сектантам. — Я дал простые правила. Я сказал, что тот, кто позарится на мое место, нападет на кого-то или коснется женщины, умрет. Что тут непонятно?

Тишина. Перепуганные глаза маленьких мальчиков. Наглые ухмылки старших. Напряженные лица подростков.

— Они нарушили все три правила. Напали на девушку, похитили ее, отволокли в лес. И самое главное — они решили, что могут игнорировать мои слова! Поэтому они умрут.

Я схватил за волосы голоногого парня и приподнял. Его нижняя челюсть безвольно болталась, и изо рта тянулась ниточка слюны. Он понимал, что происходит, его глаза испуганно бегали по толпе, словно выискивая кого-то, но сказать он ничего не мог.

Эффектнее было бы сжечь его, как и патриархов, вот только после такой казни я бы свалился без сил, а потому я послал небольшой импульс к его сердцу. Оно встрепенулось, дернулось в последний раз и остановилось. То же самое парализующее заклинание, но уже точно нацеленное. Его зрачки расширились от ужаса. Этот момент тянулся целую вечность…

Бездыханное тело рухнуло на землю. Я стряхнул несколько прилипших волосков с ладони и посмотрел на второго парня. Он не мог отвести взгляда от мертвого товарища.

В горле застыл огромный ком, который мешал дышать. Казалось, если я сейчас не закричу или не расплачусь, то задохнусь.

Герой!

Я подошел ко второму парню. Бешеные выпученные глаза. Учащенное дыхание. Наверное, он тоже хотел кричать, но не мог, как и я. И он так же, как и первый, что-то искал в толпе. Или кого-то.

Я наклонился к нему и шепнул:

— Это ведь была не ваша идея, верно? Кто-то посмеялся над вами, сказал, что вы не настоящие мужчины, что вы только и можете женщин для стариков притаскивать, а сами ни на что не способны. Этот кто-то сказал, что чужак сейчас слишком слаб, его дух мягок, вот он и возится с никчемными бабами, прыгает над детьми. Чужак не сможет убить ребенка. Чужак не сможет наказать подростка. И сейчас твой друг мертв. Ты тоже умрешь, а этот кто-то останется целым и невредимым. Это неправильно. Сейчас я сниму заклинание, и ты скажешь, кто это был.

С каждым услышанным словом его выражение глаз менялось. Сначала это было удивление, затем согласие, злость, страх, бешенство, и под конец вспыхнула надежда.

Я убрал заклинание. Парень неуверенно встал на ноги, вытер натекшую слюну, поднял руку и указал на одного из самых взрослых сектантов. Вторая ветвь.

— Стой здесь, — сказал я и пошел к тому сектанту.

Он понял, о чём была речь, дернулся было убежать, но не смог двинуться ни на шаг, едва не упал, вскинул руки, его заклинания бессильно ударились о мой массив. Я подошел к нему вплотную, он вытащил нож и тут же рухнул. Сзади стоял Липучка с поднятой палкой.

— Немного придержал, — с улыбкой сказал он.

— Я узнал, что эти ребята, — и указал на труп и его пока живого друга, — не нарушали самое главное правило. Они не метили на мое место. Их подговорил вот этот человек. Я не буду его убивать, ведь он ничего не делал, только говорил. Но свое наказание он получит.

И я одну за другой влепил ему самые мощные, самые прожорливые метки, которые только знал. Если я правильно оценил скорость восстановления его Ки, вся его энергия будет уходить на поддержание дыхания и этих меток. Всего одно дополнительное заклинание, небольшое вложение Ки в силу или даже разогрев еды на огненном камне, и у него возникнет нехватки Ки, которую он сможет восполнить лишь за счет внешних источников. Ему придется просить Ки у других или красть кристаллы. Он не сможет защититься от атаки магическим щитом и не сможет напасть сам.

Усеянный сияющими в магическом зрении метками парень так и остался лежать на земле. Я не стал приводить его в чувство, остальные тоже не лезли.

Осталось решить насчет последнего человека.

— Как твое имя?

— Т-третий патриарх.

— Кто еще решил назвать себя Патриархом? — обратился я к зрителям.

Половина мальчишек подняли руки.

— Тебя будут