– То, что ты сделала этой ночью, меня вдохновило, – произнес он, словно был королем, а я – его подданным, обреченным на эшафот. – Никогда еще у меня так не стоял. – Последние слова несколько смутили меня. – Но тем не менее ты должна понести наказание. Вот что я сделаю: свяжу тебя, отшлепаю своим ремнем, а потом как следует трахну. И это справедливо, Пуговица.

Я уже пробовала ремня раньше. И это было реально больно. На коже от ударов появлялись красные пятна и рубцы. Боль продолжалась несколько дней, а рубцы проходили лишь через несколько недель.

– Ты думаешь, я дам тебе это сделать ради пуговицы?

– Ты дашь это сделать ради пуговицы.

Кроу взглянул на меня, как бы убеждая, что сопротивление сейчас мне не поможет. Он собирался получить желаемое, несмотря на мои усилия.

– Нет.

Мне претило его обращение со мной как с тряпичной куклой.

– Да. Твое поведение не заслуживает прощения.

– Возможно, я не стала бы пытаться убить тебя, если бы ты не попытался придушить меня.

– Возможно, и мне не пришлось бы душить тебя, если бы ты признала, что принадлежишь мне.

Я скрестила руки на груди:

– Умру, но не признаю!

– В таком случае я тебя убью и затем воскрешу.

Его угроза показалась мне небезосновательной. Он смотрел на меня так, как будто действительно собирался проделать это.

Иногда я забывала, что имею дело с психопатом. Не таким, как Боунс, но все же психопатом.

– Я не позволю бить меня. Имей это в виду.

– Я не собираюсь бить тебя.

– Но ты только что сказал…

– Я сказал, что собираюсь отшлепать тебя ремнем. Будет немного больно, но тебе будет так хорошо, что ты даже не заметишь.

– Меня уже били ремнем. Это неприятно от слова «совсем». Может, я вмажу тебе оплеуху, и ты потом скажешь, как тебе это понравилось?

Кроу не ответил на мой сарказм:

– Тебе понравится.

– Нет, не понравится.

– Со мной должно понравиться. Обещаю.

– Нет.

Он наклонился вперед, опершись локтями о столешницу:

– Пуговица.

Я выдержала его взгляд:

– Ворона!

Его бесило, когда я упорствовала, но в то же время ему это нравилось. Это было понятно, судя по блеску в глазах и легкому подрагиванию рук.

Он показал два пальца:

– Две!

– Что две? – вскинула я бровь.

– Это значит, что вместо одной пуговицы я дам две.

Я сначала не поняла, что стоимость моих «услуг» может быть предметом торга.

– Не меньше пяти!

Он посмотрел на меня так, словно считал в уме.

Но я не собиралась терпеть его развлечения без серьезной компенсации. Пять пуговиц для одного «сеанса» было вполне разумной ценой. Это сокращало мое заключение на пять дней. На пять дней ближе к свободе.

– Пять слишком много.

– Если бы били тебя, ты бы думал по-другому.

– Это не больно, Пуговица.

– Тебе легко говорить. Пять!

Уступать я не хотела. Я стоила больше двух пуговиц.

Кроу сжал челюсти и задумался. От мысли о предстоящем вечере у него встал член – мне было хорошо это заметно при взгляде на его джинсы. И он не хотел тратить время на торги. Ему хотелось поскорее приступить к делу.

– Четыре.

Кроу схватился за край стола. Он готов был сдаться.

– Пять.

Он связал мне ноги желтым шнурком, который вынул из кармана, и толкнул меня на кровать. Я была полностью раздета и лежала на животе. Кроу схватил меня за запястья и связал руки за спиной, лишив возможности двигаться.

Затем он забрался на меня и откинул волосы с моей шеи. Он нежно поцеловал меня в затылок и пошел вниз по позвоночнику до самой задницы. Наконец его губы нашли мое лоно и ласково коснулись его, заставив меня извиваться от удовольствия.

Я совсем забыла о том, что лежу связанная, словно свинья. Я просто наслаждалась процессом. Губы делали его богом, который знал, как воскресить меня. Его язык проскользнул мне во влагалище и энергично стал натирать клитор.

Ненависть моя исчезла. Вместо нее в животе у меня возгорелся огонь страсти. В нашем страстном, мучительном наслаждении не было ничего, кроме нас двоих. Не было ни колебаний, ни недомолвок. Мы были единым целым. В те мгновения мы были целым навечно.

Кроу вновь поднялся выше. Теперь его грудь прижималась к моей спине. Он поцеловал мне плечи, а затем перевернул и стал целовать в губы. Я ощутила свой собственный вкус, и это распалило меня еще сильнее.

Кроу перестал целовать, но не отнял губ.

– Ключевое слово «кружево».

Это напугало меня, поскольку сигнальное слово, безусловно, могло понадобиться. Но это же обстоятельство заставило гореть мой внутренний огонь жарче, так как я в любой момент могла прекратить процесс. Все, что нужно было сделать, – произнести слово, и Кроу немедленно остановится. Это давало мне преимущество, которого у меня не было перед Боунсом.

– Скажи.

– Кружево.

Кроу направился к столу и взял лежавший на нем черный ремень. Он стоял передо мною в черных трусах. Я любовалась его мускулистыми и крепкими ногами. Даже во мраке я отчетливо могла различить все восемь «кубиков» на его животе. Грудь его вздымалась с каждым вдохом. Глаза потемнели.

– Ты пыталась убить меня в собственной постели!

Он замахнулся. Я зажмурилась в ожидании удара. Битье ремнем не было мучительным, но все же довольно болезненным делом. Однако ожидание боли было еще хуже, чем сама боль.

Он опустил ремень на мою левую ягодицу. В то же мгновение раздался хлопок.

Я невольно вскрикнула.

Кроу глубоко вздохнул. Моя реакция как будто понравилась ему.

– За свой проступок ты заслуживаешь наказания!

С этими словами он обрушил ремень на правую ягодицу.

Я изо всех сил сжала челюсти, стараясь не издать ни звука. Мне было стыдно, что после первого удара я не смогла сдержаться.

Кроу снова ударил.

Мое тело сжалось, кожа горела. Я чувствовала, как она наливается красным. Но, вместе того чтобы обсохнуть, я поняла, что намокаю еще больше. К своему ужасу, мне действительно нравилось происходящее. Я наслаждалась. Мне нравилось ощущать прикосновение ремня к коже. Было больно и одновременно хорошо.

Кроу не останавливался.

– Попытайся убить меня снова – и увидишь, что будет! – прогремел он и ударил три раза по одному и тому же месту.