взволнованно шумит. На устах у парижан один и тот же вопрос друг к другу: «Вы слыхали? Это поразительно, невероятно!»

Что же случилось? Выбежал, купил газету. На первой странице бросается в глаза сообщение, набранное жирным шрифтом:

«18—20 июня 1937 года экипаж в составе советских летчиков В. П. Чкалова, Г. Ф. Байдукова, А. В. Белякова совершил беспосадочный перелет на самолете «АНТ‑25» по маршруту Москва—Портленд (штат Вашингтон, США) через Северный полюс, покрыв за 63 часа и 25 минут свыше десяти тысяч километров воздушного пути»...

Со свежего газетного листа на меня смотрели три русских, почти васнецовских, богатыря. В шлемах, с открытыми смелыми лицами, дерзкими веселыми глазами... И так сжалось сердце, так захотелось в эти минуты быть там, на Родине, чтобы разделить общую радость, гордость за выдающуюся победу советской авиации...

Прошло несколько долгих дней. Наконец приятная весть: корабль пришвартовался в французском порту. Вскоре мы уже были на его борту.

С волнением смотрел на реявший под свежим ветерком на флагштоке государственный флаг с серпом и молотом на красном полотнище. Жадно глядел и не мог наглядеться на советских моряков — молодых, крепких белозубых ребят.

Мысленно вновь и вновь задавал себе один и тот же вопрос: «С чем же я еду на Родину? Что в моем «вещмешке»? Что привезу с собой?»

Я возвращался домой, являясь членом Французской коммунистической партии. Приобрел опыт конспиративной работы. По совету мудрого и душевного волонтера Глиноедского изучил четыре языка — английский, французский, испанский, немецкий. Овладел морским делом, плавал боцманом. Работал шофером... «Может, это пригодится моей Родине», — думал я, лежа на койке в каюте парохода. Нет, она совсем не походила на тесный душный кубрик бельгийского судна «Ван», где я скоротал не одну ночь после вахты...

Выхожу на палубу. В это время звучит знакомая команда: «Отдать швартовы!» Трап уже убран. Осторожно лавируя между скопищем кораблей с флагами разных стран, наш пароход выбирается на простор. Порт Гавр медленно уходит назад...

Узнаю неожиданную новость. На борту нашего судна находится в разобранном виде краснозвездный самолет АНТ‑25. Да, да, тот самый, на котором Чкалов, Байдуков и Беляков совершили недавно свой знаменитый перелет, поразивший мир.

Рассматривая крепко принайтовленные части самолета, который облетел чуть ли не половину «шарика», как выражался Чкалов, я вспомнил строки из стихотворения «Бродвей», прочитанные в сборнике «Избранное» Маяковского. Он мне случайно попался на глаза у букиниста возле Сены.

Я в восторге

от Нью-Йорка города.

Но

кепчонку

не сдерну с виска.

У советских

собственная гордость:

на буржуев

смотрим свысока.

Представляю себе, с каким чувством гордости за свою окрыленную страну смотрели на капиталистический мир советские авиаторы, пересекая Северный полюс, летя над Канадой, а затем над США. И чем дольше я всматривался в их открытые русские лица, тем больше находил в них сходство с былинными богатырями. Особенно это относилось к командиру корабля Валерию Чкалову. Он мне напоминал могучего Илью Муромца. С той только разницей, что не лежал на печи тридцать и три года, а с детства крепко ходил по волжской земле, с которой взлетел соколом. А поднявшись в высь, держал в руках не пудовую палицу, а штурвал самолета...

Сердито встретила нас Балтика. Угрюмые взлохмаченные тучи все ниже опускались над морем. Оно неприветливое, хмурое, потемневшее. Высокие волны набегают на корабль, бьют в его борта. От могучих ударов он вздрагивает всем корпусом, слегка кренится и медленно продвигается вперед. Однако пятибалльный шторм не производил на меня особого впечатления. За свою моряцкую, скитальческую жизнь пережил не такие штормы и на море, и на суше...

Спустя несколько дней на горизонте показался Ленинград. Еще издали мы с греком, вчерашним бойцом интербригады, увидели вонзившийся в небо шпиль адмиралтейской иглы. Разворачиваясь, медленно входил в порт наш корабль.

Город на Неве сразу же поразил нас, никогда доселе не видавших его, своим внешним видом. Хотя пробыли мы здесь недолго, однако запечатлелось многое. Гранитные набережные величавой реки, бесчисленные каналы с переброшенными через них мостами. Прямые улицы, широкие проспекты. Огромные площади, застроенные по кругу замечательными зданиями. И памятники, памятники без конца...

Должен сказать, что на своем веку повидал немало красивых городов — в Бельгии, Франции, Испании — с прекрасными произведениями архитектурного искусства, пышными дворцами, различными памятниками прошлого. Но то, что я успел за короткое время увидеть в Ленинграде, не могло оставить меня равнодушным, спокойным.

Когда-то в Клишковецкой школе мы учили стихотворение «Медный всадник». Память сохранила несколько строк (кстати, я всегда легко запоминал стихи и сказки, за что меня часто хвалил учитель Яловега). Вот эти строки.

В гранит оделася Нева;

Мосты повисли над водами;

Темнозелеными садами

Ее покрылись острова...

Люблю тебя, Петра творенье,

Люблю твой строгий, стройный вид,

Невы державное теченье,

Береговой ее гранит,

Твоих оград узор чугунный...

Все это, так точно описанное Пушкиным, было теперь перед моими глазами, все это я видел сейчас воочию, убеждался в неповторимой красоте города. Хотелось побыть в нем подольше, но это от меня не зависело...

На борту корабля, которым мы плыли из Гавра, я разговорился с одним матросом команды, свободным от вахты. Он жил в Ленинграде, на Васильевском острове. Работал на заграничных рейсах. Узнав, что я еще никогда не видел города на Неве, хотя сам русский, он настойчиво советовал «задержаться здесь на несколько деньков», посмотреть его достопримечательности.

Я обещал матросу, патриоту своего города, что обязательно приеду еще раз в Ленинград и тогда уж побываю везде, все посмотрю. Даже на «Аврору» взберусь, если разрешат...

Мы сели в поезд, идущий в Москву.

Столица встретила теплым солнечным днем, безоблачным небом, многоголосым шумом...

С большим вниманием слушали московские товарищи наш рассказ об испанских делах, о боевых операциях Двенадцатой интернациональной бригады, тяжелых боях под Мадридом, как мы дрались в Университетском городке, об обстоятельствах падения Теруэля, сложившейся на фронтах обстановке перед нашим отъездом. Сокрушенно покачивая головой, с грустью на лице слушали подробности драматической гибели генерала Лукача под Уэской и то, как я мотался по дорогам с моим тяжело раненным «пассажиром» Пабло в поисках нужной группы крови, надежного госпиталя и медперсонала.