— А совнархозы эти. А в райкомах что нахреновертили… Еще немного царь кукурузный государством поправит — и будут глад, мор и разруха, — после этих слов дед Евсей махнул почти целый стакан самогона, занюхал рукавом и яростно хрустнул соленым огурцом.

Таксисту было глубоко до фени, какая власть на дворе — капиталисты, фашисты, коммунисты. Лишь бы жрать, пить, творить что вздумается и при этом ни за что не отвечать. Хотя и не был уверен, что есть на земном шаре какое-то государство, которое позволит ему все это. Однако он решил защитить свой высокий городской статус и блеснуть эрудицией.

— Экий ты несовременный, — из его сознания стали подниматься полузнакомые слова, и он брякнул: — А как за трудодни раньше пахал и паспорта не имел?

— Ну, пахал, — кивнул Евсей. — Ну и не имел. Но при Сталине понятно было, зачем все эти страдания. А сейчас нас просто за дураков держат…

— Да при Сталине тебя бы за такие базары да на Магадан первым эшелоном, — Таксист зевнул. Ему все эти страсти были безразличны. Кукуруза так кукуруза. Агрогорода так агрогорода. Вот самогон хороший. Много его. Надо попросить и прихватить в город.

— Ну и ладно, — согласился на Магадан Евсей. — Значит, заслужили. Тогда все правильно шло. А сейчас, тьфу…

Если бы спорщики могли заглянуть в будущее, то увидели бы, что уже в октябре сего года дорогого Никиту Сергеевича Хрущева освободят от должности, притом примерно с теми же претензиями, которые выдвигал и дед Евсей…

Потом нить разговора куда-то окончательно затерялась. И Таксист обнаружил себя уже в комнате с низким потолком. В маленькое окошко светила луна, а из соседней комнаты доносилось знакомое похрапывание Машки.

Окончательное пробуждение Таксиста было экстремальным. Какая-то схожая с ураганом сила сдернула его с металлической кровати с шишками-набалдашечками и кинула на пол.

Он и сообразить не успел, что происходит, а запястья заведенных назад рук сковали тесные браслеты.

— Милиция, гражданин Калюжный, — послышался над ним незнакомый грубый бас. — Вы задержаны по подозрению в совершении преступления.

— Ой, бляяяя, — заныл Таксист. — Браслетики-то жмут. Руку оттяпаете, падлы!

— Ничего, — произнес тот же голос. — Значит, расстреляют тебя безрукого.

Таксиста поставили на ноги. Он увидел тех, кто пришел за ним. Двое в штатском. Один — широкоплечий, приземистый, злобный. Другой — молодой, задорный. Третьим был местный участковый в тщательно выглаженной форме — как он только умудряется так выглядеть, преодолевая на мотоцикле сотни километров по полям и деревням?

Калюжный не знал, что двое в штатском — это москвич Ганичев и оперативник из областного розыска Сапрыкин.

— За что? — шмыгнул носом Таксист.

— За дело, — кивнул Ганичев. — Тебе вскоре все расскажут. И покажут. А теперь — вперед, — он пинком придал ускорение задержанному и вытолкнул по ступеням во двор.

От Таксиста разило страшным перегаром, он еле стоял на ногах. Критически осмотрев его и прикинув, что в таком виде клиент недоговороспособен, Ганичев взял стоящее у порога ведро и без затей вылил на задержанного.

Тот завопил и начал отфыркиваться.

— Полегчало? — зло улыбнулся Ганичев. — А теперь отряхивайся и в машину.

Как-то муровец вовремя не подумал, что эту мокрую сволочь нужно еще везти в салоне «Победы». Но ничего. Зато теперь задержанный пришел в себя и к нему вернулась способность соображать.

Первоначальный шок у селян прошел, в игру вступила группа поддержки.

— Что ж вы делаете-то, супостаты? — прорезался визгливый голос Маши. — Чего мужика у меня забираете? Люди, что же они творят-то?

Собравшиеся селяне взирали на действо не с возмущением, а с неподдельным интересом. Таксист своим здесь не был, а был пришлым, городским. Так что заламывать руки, возмущаться из-за него никто не станет. А вот посмотреть на бесплатное театральное представление — это завсегда. Щелкая семечки, народ наблюдал, чем дело обернется.

— Семью ни за что мужика лишают, люди! — встряла теща.

— Отпусти кормильца, — шагнула к Ганичеву осмелевшая Маша.

Тот взял ее за локоть, придвинулся и прошипел:

— А ну замолкла, подстилка бандитская. А то быстро у меня за соучастие в камеру пойдешь.

Оттолкнул ее и поволок задержанного в сторону «Победы».

Когда машина выруливала на дорогу, кто-то из благодарных зрителей заливисто свистнул — то ли в осуждение, то ли в поддержку.

За окном «Победы» потянулись поля, перелески, а также лесополосы, посаженные в рамках сталинского плана преобразования природы и лишившие крестьян таких радостей, как суховеи, пыльные бури.

— Ну что, Таксист, — обернулся с переднего сиденья к задержанному Ганичев. — Давай явку с повинной. Пиши, как завалили семью на Крылова.

— Не знаю ничего! Не валил никого! Ни за что тираните! Притом на глазах у семьи! Я прокурору на вас… Вы еще узнаете… — бормотал младший Калюжный что-то невнятное, в глазах его метался животный ужас.

— Вот что, ты сейчас пишешь явку. Глядишь, на суде и зачтется.

— Нет! Не убивал никого! — Таксист еще сильнее выпучил глаза.

Ганичев внимательно посмотрел на него. Понял, как с ним работать. И попросил водителя:

— Коля, останови-ка машину у того лесочка.

«Победа» съехала на обочину грунтовой дороги.

Ганичев вышел из машины, вытащил пистолет из кобуры, передернул затвор. Распахнул дверцу и рывком выдернул из салона Таксиста, уронив на землю:

— Ну, беги, невиновный ты наш.

— Что? — испуганный Таксист отполз от него.

— О СМЕРШе слышал? Так я там служил. И по старой памяти именем трудового народа приговариваю тебя к исключительной мере наказания — расстрелу.

— Так нельзя! Суд же!

— Суду с тобой о чем-то говорить надо. А ты будешь врать, извиваться — одна морока от тебя. Поэтому суда не будет. А будет попытка к бегству… Беги, Таксист! — Ганичев пнул задержанного ногой.

— Не-ет!

— Все, кончен разговор! — Ганичев выстрелил, пуля впилась в землю рядом с Таксистом. — Это был предупредительный. Следующий в затылок.

— Я у них шестеркой! Это все Грек!

Вскоре Таксист, не поднимаясь с земли, выдал все, что знал.

Ганичев поднял его, отряхнул, вернул в салон, снял наручники, вытащил из папки листок, чернильную ручку.

— А теперь пиши.

— Это я сам на себя как бы?

— Ты думай, как тебе выжить, дурачок.

И Таксист корявым почерком, с грамматическими ошибками, но достаточно полно изложил события того страшного дня…

Поливанов во время ведения допросов предпочитал обращаться к допрашиваемым на «вы» и тщательно соблюдать дистанцию, как и положено должностному лицу. Конечно, иногда для достижения психологического контакта вполне мог сыграть и в другую игру — говорить с «пациентом» на его языке, в сфере его понятий о жизни. Психологический контакт вообще дело тонкое.