Дождь лил весь день. Кирпичи, доски и сорняки тонули в воде. То, что я принял за граффити на листах железа, оказалось аэрозольными надписями: «Вход воспрещен».

Я прихватил с собой монтировку, чтобы взломать дверь, но в этом не было надобности. Меня опередили. Тяжелый замок сбили с двери, а дужки скрепили проволокой. На других домах замки висели нетронутыми. Я разогнул проволоку и толкнул дверь. Она приоткрылась наполовину, будто что-то мешало ей изнутри. Ковролин под дверью пропитался влагой и вздулся.

Я провел лучом фонарика по темному коридору. Увидел лестницу и две двери в комнаты. Обои отстали от стен, потолок покрылся плесенью и пятнами гнили. Я притворил дверь и шагнул в коридор.

Джоанна жила здесь недолго, но ее образ был неразрывно связан с этим заброшенным домом. Она пропала, когда ей было двадцать шесть – чуть больше, чем Кэтрин. Я искал здесь не что-то конкретное, а эхо какого-то чувства. И нашел его, хотя дом пустовал вот уже десять лет.

Сгустившийся страх.

Я посветил фонариком в бывшую кухню. Кухонные окна были заколочены. Мебель вывезли. Там, где когда-то стояли плита и холодильник, остались пустые места. Закрытая дверь слева, наверное, вела в кладовую. Затаив дыхание, я подошел к ней. За дверью оказались пустые полки.

Из кухни я направился в единственную комнату на первом этаже. Окна небольшой гостиной тоже были заколочены. Луч фонарика освещал только узкую полосу. Мне почудилось, что по обе стороны от нее стоят люди и наблюдают за мной, а как только луч сдвигается, бесшумно отступают в темноту.

Я не сразу вспомнил, где видел эту комнату.

В «Ивнинг ньюс».

Я шумно перевел дух. На газетном снимке Джоанна Гринлоу стояла у камина в этой самой гостиной. Кто же ее сфотографировал? Может, суперинтендант Паррс? Его рассказ о сотрудничестве с Джоанной не объяснял ни его зацикленности на этом деле, ни настойчивого желания добиться от Зейна Карвера реакции на объявление. Может, между Паррсом и Джоанной что-то было?

Я вернулся в коридор и стал подниматься по лестнице. Отсыревшие ступеньки не скрипели, а беззвучно проминались под ногами. Окна второго этажа тоже были закрыты листовым железом. Освещал помещение только луч моего фонарика. Здесь находилась грязная ванная комната со сломанной сантехникой. Коридор вел в две спальни – крошечные клетушки размером с тюремную камеру.

Одна была пуста.

Во второй лежал спальный мешок и валялись свечные огарки, книги в бумажных обложках и какие-то объедки. Я ни на секунду не отрывал взгляда от двери.

Я спустился на первый этаж, к выходу, и резко обернулся, лихорадочно поводя фонариком, чтобы застать невидимого наблюдателя врасплох. Потом поспешно вышел из дома к машине. Меня не покидало ощущение, что я не один.

Паррс окружил себя непроницаемой стеной. Изабель умерла. Кэтрин и Зажим пропали. Зейн Карвер под арестом. Мир неожиданно сузился. Опустел. Дни тянулись бесконечной чередой. Я попытался резко завязать со спидами, но ничего не вышло. Тогда я решил ограничиться одной таблеткой в день, надеясь бросить постепенно. Но где одна, там и две, и три, и четыре. Потом я потерял им счет, границы дней снова размылись. Мысли перескакивали с одного на другое, ум тщетно искал связи между событиями.

«Вот и подумай», – сказал бармен.

Джоанна Гринлоу. Франшиза. Дочь министра. Ее убила отравленная наркота. Грязный товар, украденный у Карвера, попал на Сикамор-уэй. Шелдон Уайт захватил «Рубик». Исчезла Кэт. Исчез Зажим. А еще – черно-белые метки.

Связана вся эта хрень между собой или нет?

Я погрузился в какую-то другую жизнь. Шесть вечера. Точка невозврата. Если я оставался в «Рубике» после шести, то уходил последним. Все знали, что в клубе торгуют наркотой. Тут можно было легко достать и стимуляторы, чтобы день прошел легче, и транки, чтобы ночь была спокойней. Иногда я их путал, а потом забывал о времени суток. Все смешивалось и расплывалось. Я надеялся, что вот-вот откроется дверь, войдет Кэтрин и все будет как раньше.

Но Кэтрин не приходила.

Я сидел на своем обычном месте, откуда просматривались и улица, и бар. Мэл, барменша-австралийка, заступая на смену, принесла букетик цветов. Мы с ней подошли к стойке бара одновременно, с разных сторон. Мэл налила в пивную кружку воды из-под крана и поставила в нее цветы.

– Как неожиданно, красавица, – сказал посетитель у стойки бара.

Он был завсегдатаем заведения. Именно он подкатывал к Изабель в ночь накануне ее гибели. Он приходил сюда каждый день. Я это знал, потому что теперь и сам так делал. Однажды я слышал, как он рассуждает об Изабель Росситер и Сикамор-уэй. Он, как и все, качал головой и приговаривал, что страна катится к чертям.

– Это мне, что ли? – Он кивнул на цветы.

Барменша улыбнулась:

– Боюсь, что нет. Просто захотелось оживить обстановку.

– Такой красотке, как ты, не дело самой цветы себе покупать, – заявил он. – И оживлять обстановку.

– Ничего страшного, мне не трудно. – Барменша повернулась ко мне, вопросительно распахнула глаза: – Что будете?

– «Джеймсон» с содовой, пожалуйста, – попросил я.

Он тут же посмотрел на меня:

– А ты как думаешь, сынок?

– Я стараюсь вообще не думать.

– Вот, девушка сама покупает себе цветы. А все потому, что у нее нет нормального мужика.

Я заплатил за виски и удалился на свое место.

– Вот болван, – сказал он мне вслед.

Я опустошил бокал наполовину. Мимо прошла барменша, собирая пустые стаканы. Улыбнулась мне. Она еще ни разу не упомянула Кэтрин или мои недавние расспросы. Похоже, поняла, что мне просто некуда идти.

Назойливый тип не спускал глаз с барменши и, как только она ушла вглубь зала, перегнулся через барную стойку и вытащил букет из кружки. От неловкого движения цветочные стебли переломились. Он распрямил их, стряхнул воду и спрятал цветы под стойку.

Барменша вернулась с полной корзиной порожних бокалов, кружек и бутылок, поставила ее на стойку. Назойливый тип молча смотрел, как Мэл сгружает грязные стаканы в посудомойку. Немного погодя, ненадолго оторвавшись от посуды и приготовления заказов, барменша заметила, что цветы исчезли. Она недоуменно поглядела вокруг и повернулась к посетителям у стойки.

Мужчина вытащил букет.

Протянул его барменше, будто подарок.

Она не взяла цветы. Он призывно помахал букетом. Она потянулась за цветами, но он их не выпускал. Сидел и ухмылялся. Потом все-таки отдал букет. Барменша подошла к раковине, наполнила новую кружку, опустила в нее измочаленные цветы и замерла, не оборачиваясь.