конкретных влияний, а вместе с невежественными астрологами объявляют, что это есть melancholia вследствие положения Сатурна в гороскопе; человек ничем не обязан гороскопу; он обязан лимбо и он сотворён руками Бога, а не гороскопом, как и не планетами и не созвездиями и прочим, словно бы они могли заставить его быть или худым, или толстым. Нам необходимо тщательно разбираться в этих расстройствах, чтобы отделить их от других недугов, уже получивших разъяснение. Они будут рассмотрены в отдельной, отведённой им главе».

В восьмой, и последней, главе Парацельс выходит за пределы видимого тела, созданного Богом из стихий, к невидимому телу, которое есть в каждом человеке и которое вдыхает в людей Бог. Именно в невидимом теле люди могут согрешить и довести физическое тело до греха.

«Как нам предписано, в последний день мы должны держать ответ, пребывая в нашем теле, и дать отчёт о своих неправедных поступках. Грешило то тело, которое невидимо, и оно должно держать ответ вместе с нами. Ведь мы будем отчитываться не о наших болезнях, как и не о нашем здоровье и тому подобном, но о тех вещах, которые проистекают из души, ибо они характеризуют человека, и они тоже являются телом, не телом от лимбо, а телом, которое вдохнул в нас Бог. Но если мы в нашем плотном теле должны узреть Бога нашего Спасителя, неизбежно то, что тело, сотворённое из лимбо, то есть наше плотное тело, также должно быть там. Разве найдётся желающий остаться в неведении о таких откровениях из уст Бога? Мы возродимся вновь во плоти, в теле от лимбо, с его собственной мерой и назначениями, а то, что выходит за рамки этой меры, имеет истоком невидимое тело, которое пребывает вне пределов мира физического…»

„Opus Paramirum“ заканчивается вторым обращением к Йоахиму фон Ватту, в котором вновь звучит горькое восклицание Гогенгейма: «Поверил ли кто моей вести?».

«Странной, небывалой, поразительной, неслыханной называют мою медицину, моё понимание небесных явлений (meteorics), мою теорию, мою практику. И как же мне быть иным, как ни странным, в глазах людей, которые никогда не скитались по свету? Я не страшусь толпы последователей Аристотеля, как и идущих за Птолемеем и Авиценной; но я опасаюсь оскорблений, которые постоянно бросают в меня, и скороспелого суждения, обычая, порядка, который они называют юриспруденцией. Кому дано, тот принимает; кто не услышал зова, того мне нет нужды звать. И да пребудет с нами во веки веков Бог, наш Защитник и наш Щит.

«Прощайте».

Глава XI

Продолжение скитаний

Вот жизнь моя.

Должно быть, прожита она,

Могила платой быть должна.

Не хватит места, чтобы рассказать об остальных книгах „Paramirum“, потому что целью настоящего биографа является, скорее, защита репутации великого человека, чем попытка дать оценку тому, что он сделал для развития научных исследований. Когда его труды будут переведены на английский язык писателем с научной подготовкой, способным разобраться в них, тогда исключительная роль, которую Парацельс сыграл в многогранном европейском Ренессансе, будет признана и оценена по достоинству.

Он и сам понимал, что все его мысли о трансцендентных материях и в телесной, и в духовной жизни могут быть поняты только в процессе ознакомления со всеми текстами его сочинений, и он часто с неослабевающим упорством обращался к своим читателям с просьбой не довольствоваться одним трактатом или одним томом. В обращении «К читателю», которое предваряет третью книгу „Paramirum“ говорится именно об этом: «Секут и опаляют ветра, которые истина возбуждает против своих приверженцев, и тем не менее я всегда уповаю на то, что Тот, который любит душу человека, любит также и его тело, что Тот, который спасает душу, спасает также и тело, и в этом отношении я намереваюсь внести свою скромную лепту. Но усилиями многих это отнято у меня, и для меня это тяжкое испытание. Посему, читатель, запасись вниманием, чтобы судить не по первой, второй и не по третьей главе, но исследуй труд до конца и сопоставь со своим собственным мнением о том, что я затрагиваю на этих страницах. Не пугайся того, о чём я рассуждаю, но размышляй и выноси суждение не из расположения или дружелюбия, а оценивая беспристрастно; потому что, как предопределено Богом, следом появится больше книг, опирающихся на этот фундамент, и они в большей степени удовлетворят тебя, потому осознавай и осваивай его».

Когда первая и вторая книги „Paramirum“ были закончены, Гогенгейм покинул Санкт-Галлен и, по-видимому, не писал на медицинские темы в течение нескольких месяцев. Он полностью посвятил себя евангелистской работе и особенно разъяснению и распространению Библии. В третьей книге он говорит, что «оставил медицину ради занятий другими ремёслами». Он бродил по Аппенцелю[204], поднимаясь в горы и разыскивая бедных и больных, и, исцеляя последних, сообщал людям добрые вести, которые от них так долго утаивались. Такая активная врачебно-мессионерская деятельность в полной мере объясняет ложные обвинения, которые распространяли и поддерживали священники и монахи нищенствующего ордена против него. Не только университетские сообщества объединили свои усилия в опровержении и подрыве его учения, но и Католическая церковь приняла участие в презренных интригах. Только люди, свободные от двусмысленной зависимости, благородные сыны Возрождения были его друзьями. Будь он неверующим пьяницей, каким его прилюдно объявляли враги, они бы не испытывали такого страха, какой их обуял. Он был человеком глубокого духовного видения и непоколебимой веры в Бога, возвышенной, как вера пророков и псалмопевцев Израиля.

Парацельс прожил несколько лет в Швейцарии, и большую часть времени в Аппенцеле, но его перемещения там невозможно проследить, а упоминания об этом периоде туманны. По предположениям, он провёл много времени в коммуне Урнэш[205], периодически меняя место своего проживания. В 1838 году несколько семей хранили в памяти предание о том, что некогда предоставляли ему кров.

Вероятно, он провёл большую часть этого трёхлетья, скитаясь между коммунами Урнэш и Гунтвиль и, не оставляя евангелистской работы, снова обратился к своим сочинениям и не только завершил „Paramirum“ и „Paragranum“, но продолжил работу над «Большой Хирургией». Покидая Урнэш, он оставил баул, полный рукописей, В 1760 году скончался человек, у которого находились эти сочинения и наследники которого разделили рукописи между собой, так как не могли решить, кто должен унаследовать всё целиком. Некоторые из сочинений были на религиозные темы и написаны на латыни. Одно, озаглавленное „Quod Sanguis et Caro Christi sit in Pane et Vino[206]“,