ощущал в себе способности, которые роднили его с провидцами древности, а как учёный библиовед, он верил в способности людей, которые, подобно ему, подолгу пребывали в одиночестве и в общении с Богом. Во всех его значительных трудах мы находим тщательное исследование, проведённое вдохновенным учёным, живущим с глубоким и непреходящим ощущением духовного начала, прежде всего, Бога всемогущего, всеведущего, вездесущего. Если с помощью своих глаз и интеллекта он терпеливо прочитывал страницы книги природы, то своим духовным сознанием учился у Бога и познавал Его не только в Его видимых творениях, но и в историческом прошлом, в воспрянувшем и пробудившемся настоящем и в озарениях откровений из потустороннего. Парацельс осознавал, что

в том «я», что есть, по сути, человек —

Настанет срок – предчувствие возникнет,

Благоговенья дрожь в нутро проникнет.

Неясных знаков тусклое мерцанье

Даст весть о бесконечном круге созиданья,

Который жизнь должна вершить вовек.

Эта маленькая книга была иллюстрирована двумя гравюрами на дереве; одна изображает учёного, сидящего за пюпитром, держащего шар в левой руке и указующего на небеса правой. Сквозь открытое окно видны солнце и восемь звёзд, последние, вероятно, символизируют восемь небес. На второй гравюре представлены четыре ветра, дующие во встречных направлениях. В хузеровском издании «Предсказаний», для которых нашлось место в десятом томе собрания сочинений, имеется тридцать две гравюры на дереве, иллюстрирующие предсказания в символах; две из которых, по мнению д-ра Аберле, были воспроизведены в листовке, выпущенной в 1606 году. Эту листовку можно увидеть в Венской Библиотеке и в Музее Каролины Августы в Зальцбурге. Выбранные гравюры иллюстрируют предсказание Гогенгейма в отношении его собственных произведений. Одна представляет портрет доктора-схоласта в блеске колец и других украшений, перебирающего чётки, увы, одноглазого, и до такой степени в плену самооценки собственного авторитета, что он не может ни оглянуться назад, ни взглянуть вперёд и застывает при виде Азота, меча Гогенгейма, и приходит в такой ужас от набалдашника на рукояти меча, что разбивает об него свою голову и её рассудочное содержимое. Иллюстрация изображает несчастного человека с одним глазом, опутанного верёвками, держащего чётки. Ближе к другому краю листовки помещена сопутствующая картина с предсказанием. В левом углу над землёй приподнимается голова ребёнка и с живым интересом смотрит на груду книг – на некоторых из них начертана заглавная буква R, и на одной – слово Rosa[210]; среди них были свитки рукописей. Дитя спрашивает: «Что есть они?» И пророчество объясняет:

«Через двадцать лет после того, как я умру, и стар и млад будут знать, в чём суть моего учения, хотя в настоящее время оно вызывает недоверие. Истина предъявит всем свою силу; будет разрушена вся ложная медицина и вместе с ней всякая иная глупость, и люди обнаружат, что в моих сочинениях можно найти все исцеляющие средства земли и небес».

Это предсказание исполнилось благодаря широким посмертным публикациям трудов Гогенгейма. Однако противодействие сил тьмы вылилось в намерение воспрепятствовать их влиянию, и в течение более чем трёх столетий он обвинялся в том, что, якобы позаимствовал свои великие идеи у тех людей, которые [на самом деле] или ещё не родились ко времени его смерти, или чьи сочинения были опубликованы лишь двадцать лет спустя после этого события. Двумя представителями мнимых предтечей Гогенгейма были Исаак Голланд и Василий Валентин. Первый относился к родившимся не позже 1560 года, а второй написал свой трактат «О Философском Камне» в 1599 году. Вполне вероятно, что оба они почерпнули свои идеи из книг Парацельса.

Парацельс был провозвестником, который проложил пути развития науки от уровня XVI века, уводящие в век XIX. Он не нуждался в водительстве со стороны своих современников – он превосходил их во всём. Он отказался от слепого поклонения праху ушедших эпох, который они считали священным. Он дерзнул отказаться от него, как от кучи хлама, и взглянуть на творение Бога мысленным взором, не затуманенным софизмами, иллюзиями и ложными догмами прошлого. В наши дни человеку, который с высоты превосходства современной науки видит далеко вперёд, весь мир воздаёт должное, и заслуженно, но тот человек, который прокладывал путь и который не позволил задушить себя или запугать той пылью и тем воем, которые возбудил его гений, бросивший вызов предрассудкам, подвергался гонениям до своих последних мгновений. «Мы, – мог бы он с полным основанием воскликнуть, – желанны для богов, но преследуемы до самой смерти». Он сохранял верность своим взглядам в напряжённом труде, в лишениях и неутомимом стремлении к своей цели. Не было никого, кто помогал бы ему, кроме Бога, которому он оставался верен и от которого получил свои бесценные способности, пожертвовав всем, что в мире считается успехом. Он не променял ни единой вибрации своей души на гонорар или вознаграждение. Его книги целиком и полностью написаны им самим. От «Света Природы» он зажёг светильник Знания, и в его свете люди со временем стали различать.

Гогенгейм с гордостью предъявлял свои книги – собственные от начала и до конца, и его вызов «Аристотелевой толпе» гласил:

Eins andern Knecht soil niemand seyn

Der fur sich bleyben kann alleyn.

Это был его излюбленный девиз, и его можно обнаружить или на латинском или на немецком языке в подписях к его прижизненным портретам. Его можно попытаться перевести, хотя и не в столь сильных выражениях, как в оригинале:

That man no other man shall own

Who to himself belongs alone.

Того никто не сможет превратить в раба,

Кому самим собой быть выпала судьба.

Он пояснил его значение в своём труде „De Felice Liberalitate“[211]: «Тот, кого Бог наделил способностями и личными качествами, не будет принадлежать никому другому, но будет господином самому себе, своей воле и своей душе, так что те дары, которые Бог дал ему, будут счастливым образом проистекать от него».

Он не обладал ни серебром, ни золотом, но те дары, которые дал ему Бог, благополучно нисходили от него к другим. В ряду того, что он отдавал людям, важнейшими дарами были его книги, о которых он говорил, что они были перенесены со страниц книги природы. В обязанность врача входит, как он настойчиво утверждает, понимать природу, и не только земную и преходящую природу, но также ту, которая божественна и непреходяща, поэтому необходимо и зрение телесное, и зрение духовное для