Судя по всему, авианаводчик вскоре после приземления попал в плен к моджахедам и теперь работал под их диктовку. Но никто из присутствующих на командном пункте не решался высказать Сталину-младшему единственную разумную версию происходящего.

Честно признаться свирепеющему на глазах самодуру, что единственные глаза, способные указать летчикам верное направление на цель, лгут, ни у кого просто язык не поворачивался. Где еще, как не здесь — на Востоке, вспоминалась древняя традиция повелителей казнить гонцов, приносящих дурные вести. Наладить же иной способ разведки из-за сложнейших погодных условий в районе цели никак не удавалось.

Беспомощное молчание подчиненных подстегивало гнев Сталина. Вспыльчивый тридцатилетний генерал срывал раздражение на всем, что попадалось ему под горячую руку, будь это человек или вещь. Он уже расколотил об стол один радиомикрофон, швырнул в чем-то не угодившего ему полковника тяжелой бронзовой пепельницей (к счастью, мимо) и разжаловал в рядовые майора. В беспомощной ярости Василий постоянно требовал наращивать тоннаж боевой нагрузки взлетающих машин.

Но все ФАБы[33]и ПТАБы[34]были теперь совершенно бесполезны. Впрочем, это не мешало некоторым изображающим кипучую деятельность начальникам выходить на связь с аэродромами, где готовились к вылету новые бомбардировщики, и громко (так, чтобы слышал Василий Сталин) приказывать подвешивать на них сверхмощные многотонные боеприпасы. Войдя в раж, Василий пригрозил, что, если и дальше так дело будет идти, он отдаст приказ сбросить на голову басмачей ядерную бомбу. Впрочем, вряд ли Василий посмел бы это сделать без санкции отца.

Борис знал взрывной характер босса и ждал неизбежного окончания приступа. Правда, с каждым разом его вспышки ярости становились все более мощными и неуправляемыми. Примеров тому была масса. Одну из своих жен всесильный покровитель советского спорта когда-то увел у хоккеиста Владимира Меньшикова. Добиваясь взаимности студентки полиграфического института, симпатичный летчик с громкой фамилией часто на бреющем полете проносился на истребителе над самой крышей ее дома, расположенного возле станции метро «Кировская»; среди ночи жильцы многоэтажки, в которой обитала девушка, часто просыпались от тарахтения гоночного мотоцикла, коляска которого была до краев завалена свежими розами, под которыми были плотно утрамбованы бутылки вина и свертки с разными деликатесами. Комната избранницы Василия всегда утопала в цветах. Какая девушка устоит пред таким ухаживанием? Когда молодые расписывались, на невесте было шикарное платье из кроваво-красного атласа — не знала, что примета не к добру.

Спустя год беременная жена оказалась в эвакуации. Муж вырвался к ней в Куйбышев с фронта на несколько дней. Но дома рядом с супругой фронтовик провел всего несколько часов, после чего ушел в загул. Поздно вечером Василий ввалился в дом с пьяными дружками и потребовал, чтобы жена их развлекала. Заспанная хозяйка стала отказываться. Тогда «герой воздуха» подошел к ней и по-боксерски ударил в лицо. Слава богу, что за спиной находящейся на сносях женщины оказался диван, и посланная в нокаут она упала на него, а не на пол. Правда, наутро полковник униженно вымаливал прощение у супруги…

Нефедову, как ближайшему другу, приходилось видеть Сталина в разных ипостасях. Находясь с утра не в духе, Василий мог учинить настоящий террор в своем штабе со срыванием погон, угрозами «закатать» виновных в вечную лагерную мерзлоту. А через несколько часов после грандиозного шухера уже стоять на коленях перед мужем-писателем одной из своих любовниц, называть себя подлецом, негодяем и в качестве компенсации обещать устроить обманутого мужа к себе в штаб референтом, чтобы тот мог, вообще не появляясь на службе, получать зарплату как спортсмен ВВС.

Борис знал и другого Василия Сталина, который не гнушался ходить в простом бешмете и штанах козловой кожи, есть с ним из одного котелка, ночевать, укрывшись с товарищем одной простой солдатской шинелькой. Мог искренне восхищаться чудными ароматами ночной степи, темно-синим, усыпанным звездами небом, которое было так близко, что казалось, прыгни повыше и достанешь его рукой. А с рассветом он уже снова был в легком казацком седле и часами скакал по бескрайним просторам, смеясь от счастья…

Прямой противоположностью этому Сталину был тот, который утверждал после войны проекты новой формы для офицеров ВВС с пышной бахромой эполет и золотым шитьем мундиров и всерьез задумывал поставить возле собственного штаба караул из гвардейцев в мундирах цвета синего неба с регулярным их разводом по типу кремлевского.

У этого человека было много лиц. Но постепенно преобладающей становилась морда подверженного вспышкам ярости и депрессиям запойного алкоголика. Уже к концу войны Василий был настолько истощен пьянством (хотя Нефедов слышал от общего знакомого, будто бы недавно генерал пристрастился к «марафету»), что практически не летал и часто не мог контролировать собственные эмоции. Его нервная система и психика нуждались в профессиональном лечении. Но какой психиатр рискнул бы сообщить ему об этом?! А ведь юношеские безобразия с детства неподсудного у школьных учителей и милиции «папенькиного» сынка давно стали небезопасными для окружающих. Воспринимая как должное свою безнаказанность, Василий мог, паля из пистолета, гнать по улице чем-то не понравившегося ему собутыльника или ударить официанта за нерасторопность.

Так что Нефедов предпочитал дождаться окончания очередного приступа ярости, прежде чем появиться перед генералом. И действительно, в какой-то момент, достигнув точки кипения, выплеснув все эмоции, Василий вдруг успокоился. Вельможное тело в изнеможении упало в кресло, предусмотрительно принесенное для него из кабинета местного комдива. На лице только что метавшего громы и молнии гениального стратега появилось выражение глубокой задумчивости. Присутствующие сразу догадались, что намечается раздача слонов и пряников, и напряженно ожидали решения своей участи. В помещении стало тихо-тихо, как перед отпеванием. Даже голоса работающих за тысячи километров отсюда экипажей вдруг странным образом одновременно смолкли в динамиках. Только тихий свист да шипение радиопомех служило фоном недоброй паузе…

Лицо генерала вдруг шевельнулось, в глазах затеплилась недобрая ирония. Подражая вкрадчивому голосу отца, он пустился в рассуждения:

— Некоторые западные гуманисты критикуют нас за излишнюю жестокость. Нам говорят: у вас «враги народа» получают по 25 лет лагерей. Но в их гуманной Америке убийц и шпионов приговаривают сразу к нескольким срокам пожизненного заключения — на 200–300, даже 500 лет. Так почему мы не можем отправить саботажника валить тайгу или копать нужный стране канал на такой срок, чтобы он наверняка исправился?

Нефедов мог себе представить, как заледенело все от предсмертного ужаса у присутствующих армейских чиновников.

Тут Василий заметил приткнувшегося к дверному косяку Нефедова. Первой реакцией «принца» был даже не гнев, а изумление: да как он посмел явиться сюда без вызова! Озадаченный взгляд командующего заскользил по лицам подчиненных. Василий нашел глазами офицера, занимавшегося организацией командировки, но тот, заикаясь от ужаса, начал клясться, что не включал посторонних в списки на вылет.