– Хотите приобрести еще что-нибудь, помимо фотокамеры? Вижу, вы все же встретили человека, которого так ждали.

– К счастью, да. Не могли бы вы нас сфотографировать?

– Конечно. Проходите. Могу я узнать, какие отношения у вас с госпожой?

– Она моя жена.

Эщин не понимала, о чем они говорят, но видела улыбку Юджина. Он провел ее в комнатку, и они сели рядом на скамеечке.

– Что мы делаем?

– Улыбайся. Не мне. Смотри вперед.

Эщин посмотрела вперед. Фотограф посчитал до трех, и блеснула вспышка, щелкнул аппарат. Они так искренне улыбались, когда были рядом. На руках обоих поблескивали кольца. Казалось, они были идеальной парой, такой же, как Санван и Хиджин. На фото они никогда не расстанутся.

Хина шла по пустынному песчаному берегу. Она только что навестила свою мать. После стольких лет поисков она наконец нашла ее. Монахине она представилась как Ли Янхва из Каннына и показала фотографию, где она, маленькая, сидит на руках у мамы. Монахиня проводила ее на могилу, где, увидев на надгробии имя матери, Хина не смогла сдержать слез.

Позади Хины кто-то шел по песку. Женщина уже даже привыкла к шороху шагов, которые преследовали ее.

– Ты следишь за мной? – не оборачивая спросила она.

– Нет, что ты, я как раз собирался нагнать тебя.

Донмэ был удивлен, а Хина рассмеялась, однако ее смех не казался радостным. Он догнал ее, его темные волосы развевались на ветру. Волны выплескивались на берег, касались их ног и возвращались обратно в море. Сейчас Хина выглядела беззащитной девочкой.

– Если тебя это смущает, я могу пойти вперед.

Родившись сыном мясника, а затем сбежав из страны, Донмэ стал бандитом. Он умело использовал меч, но сочувствовать кому-то и утешать у него получалось плохо. И все же он хотел утешить Хину. Однажды ночью, когда они выпивали вместе, оказалось, что хозяйка «Глори» понимает Донмэ лучше, чем кто-либо. Что бы он ни сделал, она всегда смотрела на него одинаково, без ненависти или неприязни. Сейчас он видел перед собой умную и жестокую, но в то же время красивую и чувственную женщину. Для него не имело значения, кто она – Кудо Хина или же Ли Янхва.

– Хочешь, я понесу тебя на спине, Ли Янхва?

Слезы, которые она так долго сдерживала, вырвались наружу. Кроме матери, никто не называл ее настоящим именем.

– Теперь у меня нет родителей.

Хина опустилась на колени и расплакалась. Тоска переполняла ее, хотя она всегда старалась казаться сильной, что бы ни случилось. Сердце Донмэ сжалось от жалости к ней.

– Я стал сиротой еще много лет назад.

Донмэ пытался утешить Хину и, опустившись на колени, посмотрел на нее. Вместе эту боль пережить будет легче. Но она не слышала его слов. Женщина лишь сидела и рыдала. Она снова и снова звала свою мать, словно потерявшийся ребенок.

– Мама! Мама!

Мужчина знал, какой была жизнь Хины. Единственное, чего она желала больше всего, – это найти свою мать, но в результате ее жизнь оказалась такой же печальной, как и его.

– Правильно. Тебе нужно сегодня выплакаться, чтобы завтра обрести новую мечту. Не держись больше за Ли Янхву и перестань жить как Кудо Хина. Носи в своей сумочке пудру, а не пистолет. Комнату укрась не шпагами для фехтования, а красивыми картинами. Полюби достойного человека и покупай себе платья такие же прекрасные, как ты сама. Мечтай о нормальной жизни без слез и опасностей, – ласково сказал Донмэ.

Спокойный голос Донмэ успокоил Хину. Она перестала плакать и подняла на него опухшие от слез глаза. Обычная жизнь была для нее мечтой.

– Почему ты говоришь так, словно собираешься умереть?

– Я нехороший человек, и такие люди, как я, обычно умирают раньше остальных, чтобы хорошие люди могли жить дольше, – с горечью пробормотал Донмэ.

Хина медленно поднялась, и Донмэ последовал ее примеру. Она молча смотрела на него, а затем обняла.

Это было неожиданно, Донмэ даже оторопел и немного сгорбился, не в силах обнять или оттолкнуть женщину. Ему казалось странным чувствовать тепло другого человека, но ощущения были приятными.

– Не смей умирать раньше меня. Пусть я буду еще хуже тебя, только не умирай раньше.

Они оба знали, что такое одиночество. И Хина сейчас была очень благодарна Донмэ за то, что он был рядом. Когда есть на кого опереться, легче пережить боль.

Он вспомнил, как впервые встретил эту женщину, приехав в Чосон. Когда он зашел в «Глори», хозяйка гостевого дома показалась ему холодной и отстраненной. А сейчас она дарила ему тепло. Он не знал, что именно должен сделать, поэтому слегка похлопал Хину по спине.

Спустя время Донмэ пришел навестить Хину в гостевом доме и на заднем дворе увидел, как она упражнялась в фехтовании. От грусти ничего не осталось, женщина быстро и умело обращалась со шпагой. Он стоял в дальнем углу и наблюдал за ней. Хина заметила Донмэ и, опустив шпагу, сняла маску.

– Я же говорил тебе избавиться от шпаг и уж тем более не размахивать ими с таким усердием, – сказал Донмэ, гладя на то, как Хина пытается привести мокрые от пота волосы в порядок.

– Где ты сегодня был?

– А что такое? – спросил он с равнодушным видом.

Сегодня рано утром он снова был на станции в Чемульпо, где, сидя на путях, ждал Эщин. Он надеялся, что она рано или поздно появится. Восход окрасил станцию в рыжий цвет, а Донмэ ждал и молился, чтобы Эщин пришла, если даже не сейчас, то когда-нибудь, когда он уже отчается ее увидеть. Донмэ любил Эщин и сходил с ума, гадая, что с ней и где она теперь. Возможно, она вместе с товарищами отправилась в Японию, чтобы вызволить Ли Чонмуна.

– Кстати, как поживает та молчаливая девушка, твоя подружка?

– Сегодня ты внезапно стала интересоваться тем, что раньше тебя не интересовало.

– Почему вы живете вместе?

– И кому же понадобилась эта информация?

– Не знаю. А тебе нужна информация?

Донмэ внимательно посмотрел на Хину. Что-то произошло, и это связано с Хотару.

– Мы встретились в Фукуоке. До того как я вернулся в Чосон, один человек предал меня, и я оказался в бегах. Я спрятался подальше от всех в доме местного шамана. В том доме держали девушку, и я сразу понял, что вся ее жизнь была испытанием.

Она вела себя как затравленный зверек. Когда Донмэ понял, что девушка немая, то решил отомстить за нее шаману. Раньше он и сам был словно беспомощный, загнанный зверь, но теперь