Лили ничего не ответила. Ей становилось страшно, когда он вел себя так. Лодка слегка покачивалась.

– Не могу мириться с таким поведением. – Она очень старалась говорить как взрослая. – Я оставлю тебя, можешь сидеть здесь, пока твой гнев не пройдет. Океан очень успокаивает.

Уильям смотрел на нее, уперев подбородок в руки.

– Можно кусочек яблока?

Она подумала, затем покачала головой.

– Боюсь, почти ничего не осталось. Тебе не поможет.

– Так что на самом деле, – говорила шесть лет спустя доктору повзрослевшая Лили, – мы с Уильямом не были вместе в момент убийства. Мы расстались примерно на час раньше. Я пошла в дом и обнаружила Вайолет в мрачном настроении: она сидела с подносом для завтрака Агнес на коленях, неподвижная, будто отбывая наказание. Иногда сестра была такой. Я что-то ей сказала, но она не ответила, так что я взяла книгу и вышла наружу посидеть под деревом и почитать.

– А Уильям?

– Не знаю. Не видела его, пока он не вышел из дома и не нашел меня. Я читала уже минут сорок. К этому времени он успокоился. Больше того, оживился.

Уильям и Лили уже минут десять играли наверху в одной из многих нежилых комнат. Усадьба была слишком велика для нескольких жильцов, и не было никакой нужды что-то выбрасывать: полвека воспоминаний прятались по забытым уголкам или даже отдельным комнатам, набитым диковинками. Агнес жила в доме многие годы, так долго, что тот казался членом семьи: снаружи надменный и замкнутый, изнутри же полный жизни и беспорядка, готовый утешить и укорить. Для детей дом был нескончаемым чудом.

Посмотрев на расставленные тут и там стулья, Лили выбрала один – блестевший лаком, из темного дерева изящной текстуры – и принесла Уильяму, который аккуратно поставил его в центр большого стола. Затем по сторонам стула появились импровизированные подлокотники из двух маленьких столиков, а поверх них – украшения: фарфоровая собачка и латунный дверной упор в виде льва. Дети пытались сделать трон.

– Можно я первый? – сказал Уильям, забираясь на стол.

Пока он садился, ножка стула соскользнула со стола, Уильям запрокинулся назад к стене, его ноги дернулись в сторону и сбили один столик. Глухо стукнул латунный лев.

Уильям спустился, чтобы его подобрать, но Лили придержала его руку.

– Не надо, мне надоело, – сказала она.

– Чем тогда займемся?

– Можем порисовать.

Идея его не вдохновила: она рисовала лучше, и он понимал, что именно потому она это и предложила. Вдруг его лицо исказилось гримасой детской жестокости.

– Я знаю! Покажу тебе кое-что.

– Что же?

– Иди за мной.

Он взял ее за локоть и развернул к двери.

Из-за двух лестниц в доме легко было шнырять незамеченным. Они поднялись на один этаж и остановились на площадке, где два пролета сходились в одну узкую и расшатанную лестницу, ведущую наверх в мансардную спальню – так называли комнату, где спала Агнес.

Уильям подтолкнул Лили в ту сторону.

– А вдруг она рассердится? – прошептала Лили.

– Она спит. – Уильям прокрался вверх по лестнице к высокой деревянной двери и повернул ручку. – Все в порядке.

Дверь открылась. Комната была почти пуста, с единственным окном и белой кроватью под ним. На кровати никого не было, только гора старых подушек и одеял. Лили подумала, может, бабушка немного не в себе после того случая с месяц назад и потому все утро строила крепость из одеял. Она нерешительно шагнула вперед, обходя наваленное белье. Уильям шел следом.

Лили дошла до окна и замерла: из-под кучи белья торчали бабушкины старые, искривленные ступни. Желтовато-серые, они совсем не двигались. Уильям врезался Лили в спину, она повернулась с застывшими от ужаса глазами. Взявшись вместе, они потянули за одеяла, и те свалились на пол.

Лили закричала, увидев бабушку, лежащую на простынях как нечто выброшенное морем на берег. Уильям, не веря своим глазам, посмотрел на ее мертвое перекошенное лицо и заплакал. Он ожидал увидеть совсем другое.

Послали за доктором Лэмбом, местным врачом, и он пришел через пятнадцать минут. Уже два месяца он часто появлялся в доме, с того дня, как Агнес потеряла сознание: тогда ее отнесли наверх и уложили. У нее случился небольшой удар, и доктор навещал ее несколько раз в неделю.

Вайолет, сестра Лили, проводила его наверх, надеясь немного успокоиться в его присутствии. Она подождала на площадке под лестницей в спальню, а доктор поднялся осмотреть тело. Открыв дверь, он сразу понял, что произошло, и сказал: «Задушена в собственной постели».

Ее раскрытый рот напоминал бесформенную веревочную петлю, остальное лицо полностью терялось на фоне этого провала. Вся ее длинная хрупкая шея была в синяках. От этого зрелища доктор поежился. Кто-то всей силой навалился на этот рот. Похоже, даже челюсть свернули, или это просто пустой оскал смерти?

Он вышел из комнаты потрясенный, сел на верхнюю ступеньку ведущей наверх узкой деревянной лестницы и раскурил трубку. Вайолет стояла внизу, прижавшись к стене всем телом и подняв лицо, чтобы его видеть. Доктор смотрел на нее сверху вниз, как король с трона.

– Мне здесь нечего делать. – Он затянулся. – Остается только ждать полицию.

– Полицию? – прошептала Вайолет.

– Твоя бабушка умерла от удушения, – высказал свое заключение доктор. – Задохнулась. Видимо, кто-то накрыл ее кучей одеял с подушками, пока она спала, а затем навалился сверху всем весом. Она уже не проснулась.

Девушка заплакала.

– И сейчас, спустя шесть лет, вы все еще так считаете?

Доктор встал, чтобы налить себе виски, и предложил выпить и Лили. Раньше она виски не пробовала, но то был день новых ощущений.

Чтобы подчеркнуть свой вопрос, она отпила из стакана, совсем не представляя действие напитка. Ее горло обожгло. Доктор улыбнулся.

– Что она умерла от удушения? Никаких сомнений. На теле не было других повреждений: ни ссадин, ни порезов. Она просто задохнулась под одеялами.

– Ей было больно? – сказала Лили, крепко сжимая стакан.

– Боюсь, что да. – Доктор опустил глаза. – Ужасно. Как кошке, которую топят в мешке. Только в своей собственной кровати.

– А ведь того, кто сделал это с ни в чем не повинной старушкой, так и не арестовали. Убийца просто жил себе дальше.

– Да, если смотреть с твоей стороны, это звучит невероятно. Мы сначала думали, что разгадку найдет твоя двоюродная бабушка Доротея. Она, безусловно, попыталась, но если и преуспела, то никому об этом не сказала.

– Как раз это я помню хуже всего: первые дни после убийства, когда приехала Доротея. Мне было так страшно, что я совсем не обращала внимание на то, что она говорила. Это были просто какие-то взрослые беседы.