Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но для меня это все еще настоящее. Убийство изменило мою жизнь как ничто другое. Я о нем думаю каждый день. Вам, наверное, не понять.
Доктор грустно посмотрел на нее.
– Сочувствую, Лили. Тебе, должно быть, пришлось очень нелегко. – Он осушил свою чашку, обнажив черные точки чаинок, и поставил ее на блюдце. – Увы, мне нечего добавить к тому, что и так уже все знают.
Разумеется, он тогда солгал. И вот теперь, пять лет спустя, он изрешечен раком и сам на пороге смерти – некого защищать, нечего терять в карьере. После ухода Лили он пожалел, что не дал ей никакого намека или подсказки, ничего, что могло бы помочь в ее поисках, вернуло бы ту лихорадку первых недель после убийства, когда мир был словно расколот на ангелов и демонов. Тогда он промолчал, но сейчас уже ничто ему не мешало.
С ее приезда прошло уже пять лет, а после убийства – больше десяти. Конечно, ее теперешнего адреса он не знал, но если адресовать письмо в усадьбу для Лили Мортимер, оно непременно дойдет по назначению.
Поэтому доктор Лэмб взял ручку и начал писать.
– Увы, мне нечего добавить к тому, что и так уже все знают.
Лили пила чай не торопясь, будто желая показать, что так легко он от разговора не отделается.
– Пусть вы не знаете, кто убийца, но важна любая мелочь, которую вы сможете вспомнить. Я тогда была совсем маленькой, и мне трудно отличить подлинные воспоминания от воображаемых. А дядя Мэтью вообще не говорит со мной об убийстве, мол, слишком болезненно. Надеялась, вы мне расскажете.
Доктор улыбнулся.
– Опишу подробно все, что смогу вспомнить. Хронологически ведь все началось с тебя, верно? С тебя и Уильяма, когда вы нашли тело?
– Хорошо, я начну, – кивнула Лили.
Убийство произошло шесть лет назад.
Сад в усадьбе Мортимеров хранил множество тайн, и Лили с Уильямом – одиннадцати и девяти лет – не слишком удивились лодке, плавающей под ивой в маленьком пруду, хотя раньше там ее и не было. Может, ее сделали пришельцы и сбросили ночью со своего космического корабля, но детям лодка казалась прежде всего огромной игрушкой, размером почти что с пруд, и они сразу решили провести все утро возле нее. В саду попадались предметы, с которыми им играть не разрешалось, но, рассуждали дети, они не были деревянными.
Лили забралась в шаткую лодку и села на низкую скамью вдоль кормы, держа плечи очень прямо, будто тренировала осанку. Лодка слегка качнулась под ее весом. Уильям остался на берегу и ухватился за край лодки.
– Я в океане, – сказала Лили.
– В каком это? – насторожился Уильям.
– В Северном Ледовитом.
Он стал качать лодку из стороны в сторону.
– Это шторм, – сказал он, – ледяной шторм.
Она изящно держала равновесие.
– Больше похоже на водоворот. Нас тянет в бездну! Капитан утонул.
Он застучал кулаками по борту.
– Рядом акула!
– Кит, – поправила она. – Киты топят корабли.
Мимо головы Уильяма пролетело яблоко, ударилось в борт лодки и отскочило в воду. Лили открыла глаза; дети обернулись, уже зная, кого они увидят.
– А вот огромные градины! – сказал мужчина немного за тридцать, с нечесаными русыми волосами и усами, за которыми пряталась довольная ухмылка.
– Дядя Мэтью, ну и подлость! – сказала Лили. – Я могла свалиться прямиком в воду.
– Я же просто играю по вашим правилам. – Он возвышался над ними, уперев руки в бока. – К тому же, Лили, я не в тебя целился.
Уильям молча изучал свое отражение в воде.
– Что вы вообще здесь делаете, дядя Мэтью? – спросила Лили. – Вечно от вас неприятности.
Мужчина недоверчиво покачал головой.
– Неприятности? Глупышка, я иду на станцию встретить тетю Дот. Я пришел с Лорен, она присматривает за мамой, чтобы дать твоей сестре утром отдохнуть. Мы с вами пообедаем.
Уильям оглянулся на белый дом. С этой стороны было видно только чердачное окно, нижнюю часть дома совсем задушили разросшиеся деревья. Он едва слышно выругался.
Мэтью наклонился к ним.
– Хотите яблоко?
– Если можно, – ответила Лили.
Он передал ей одно. Уильям не ответил, но Мэтью все равно стал рядом с ним на колени.
– Твое вроде как утонуло. В другой раз постарайся поймать.
– Ненавижу его. Ненавижу. Ненавижу.
Теперь они оба сидели в лодке на задней скамье. Мэтью ушел десять минут назад, довольный своей жестокой выходкой.
В Усадьбе жила неполная, искореженная, созданная трагедиями и случайностями семья. Лили была двоюродной сестрой Уильяма, а Мэтью приходился дядей им обоим. Бабушка, Агнес Мортимер, родила троих: отец Лили был ее сыном, а мать Уильяма – дочерью, и оба уже умерли – сын на войне, дочь в родах, – а в живых из ее детей остался только Мэтью. Мать Лили умерла от испанки через несколько лет после мужа, и Лили вместе с сестрой Вайолет переехали в усадьбу к Агнес. Через год здесь появился и Уильям, после того как в один прекрасный день его отец просто исчез. И теперь трое сирот жили со своей овдовевшей бабушкой в высоком белом доме на краю деревни.
Агнес была слишком стара и немощна, чтобы ухаживать за детьми, но Вайолет уже подросла и помогала по хозяйству, да и Мэтью выручал, когда было нужно, – он женился на Лорен и переехал в дом поменьше в той же деревне. Трения в этой схеме возникали только между Уильямом и дядей Мэтью, который видел в мальчике маленькую копию подонка, отнявшего у него сестру. Эти двое ненавидели друг друга.
– Что ж, когда-нибудь ты станешь таким же большим, и тогда он не сможет измываться над тобой, – сказала Лили.
Уильям выкладывал перед собой на скамье листья, травинки и веточки, собирая портрет своего мучителя. Из листьев получились усы, из веточек – рот, а глазами были камешек и большой комок грязи.
– А что, если нам взять все эти листья и напихать ему в почтовый ящик? – сказал Уильям.
Лили покачала головой.
– Как же бедная тетя Лорен?
Уильям замолчал: он еще не вполне решил, как относится к Лорен.
– Можем тогда засунуть ему в карманы, когда вернется. Побольше листьев, слизней и навоза.
– Не сработает, – ответила Лили. – Он поймет, что это ты.
– Тогда пойдем за ним через поле и будем бросать в него камни. Он нас не заметит, если мы спрячемся.
Лили нахмурилась и своим самым взрослым голосом сказала:
– Это очень опасно, Уильям. Ты можешь убить его.
Уильям ударил по скамье кулаком, листья разлетелись.
– А я хочу убить его. Хочу, чтобы он умер.