— Сколько времени у тебя уйдет на сборы?

— Какие сборы? — опешила Краковская.

— Чемоданов. Если я, допустим, возьму на послезавтра билеты.

— В Америку?

— Естественно.

— Ноу меня квартира! — воскликнула Краковская. — Даже две.

— Отлично! Одну загонишь, чтобы быть независимой женщиной, а вторую… Вторую оставь себе. Это очень удобно, когда есть где остановиться.

— Все верно, — соглашаясь, кивнула Краковская. — Но чтобы решить этот вопрос, необходимо время.

— Сколько?

— Не знаю. Может, неделю, может, две.

— Я согласен ждать хоть месяц, — сказал Томкус. — А в принципе… Ты согласна?

— Да, — тихо, одними губами прошептала Краковская.

Томкус снова наполнил рюмки.

— Когда мы обвенчаемся?

— Сегодня вечером. — Краковская протянула Томкусу визитку. — Вот мой телефон и адрес. Приходи часов в одиннадцать.

— А раньше нельзя?

— У меня спектакль.

— А я могу тебя встретить у театра?

— Буду только рада.

— Во сколько подъехать?

— К служебному входу к десяти часам.

В этот вечер Краковская превзошла себя. Она сыграла свою роль с таким вдохновением, азартом и страстью, что даже обычно сдержанный и скупой на похвалу Эквас не выдержал, подошел к ней после спектакля, поздравил и с тихой радостью в голосе спросил:

— Люда, дорогая, ты была изумительна, правдива и естественна, как… У меня нет слов… Что с тобой случилось?

— Ничего. Просто это был мой бенефис — последний, юбилейный спектакль в вашем театре. Завтра я подам заявление об уходе. Спасибо вам за все! За все, что вы для меня сделали!

Краковская поклонилась режиссеру в пояс, трижды расцеловала при всех и направилась к выходу, где ее поджидал Томкус — человек, которого она уже любила и с которым решилась соединить свою жизнь.

Ах, что это была за ночь! Краковская и не знала, что бывают такие ночи. Обычно она «работала», в эту же ночь — впервые любила, Она чуть с ума не сошла, лаская и возбуждая своего Виталия, и успокоилась лишь тогда, когда почувствовала, что их обоюдное желание зародить новую жизнь, исполнилось. Она радостно вскрикнула, задрожала всем телом, с неистовой силой прижимая к себе любимого, затем затихла и беззвучно заплакала. От счастья.

ГЛАВА 12

Редькин пил каждый вечер. Привык. А привычка, как известно, вторая натура. Но пить одному скучно, поэтому компанию ему обычно составляли два-три верных сатрапа и, естественно, женщины. Без них он не мог. Его спесивая кавказская натура (мать Редькина была чеченкой) требовала, чтобы они его окружали — подавали еду, массажировали, дарили улыбки, удовлетворяли плоть. Все! Разом! Только тогда он испытывал наслаждение. Одну — пощупаешь, вторую — поцелуешь, третью — подомнешь, и пошла потеха… именно потеха, ибо к этому моменту — главному в сексе — Редькин напивался так, что кончить был уже не в состоянии.

Утром Редькин просыпался злой и неудовлетворенный. Хотелось снова подмять под себя одну из сучек, безмятежно храпевших в разных комнатах, но не было времени — ждала машина, работа. И он, матерясь, одевался и спешил вниз.

В приемную Редькин входил печатая шаг, чтобы все слышали: начальник на месте! — здоровался с секретаршей, которую за квадратные очки и надменно-неприступный вид его сослуживцы прозвали Птица-секретарь, коротко бросал: «Кофе» и торопливо исчезал в своем огромном кабинете.

Через пять минут на столе появлялся кофе с бутербродами, а под столом — Птица-секретарь, которая до утренней оперативки должна была выполнять то, что не удавалось сделать за всю ночь целой семье ее товарок.

Утро 29 августа 1995 года не принесло Редькину ничего нового — та же головная боль с похмелья и уже ставшая привычной навязчивая мысль: кого бы трахнуть? Он взглянул на часы и понял: секретаршу.

На работе Редькин появился ровно в девять. Поднялся на лифте на свой этаж, звучным, значительным шагом дотопал до приемной, кивнул Томке (так звали Птицу-секретаря) и направился в кабинет.

— Кофе? — строгим голосом спросила Томка.

— И парочку бутербродов с рыбой.

Редькин сел в кресло и принялся просматривать план мероприятий на сегодняшний день — что надо сделать обязательно, что можно отложить и так далее. Дойдя до фамилии Роммель, задумался. Вчера он отослал к нему с нарочным документы Краковской и короткую записку с просьбой позвонить. Но звонка так и не дождался. В чем дело?

Вошла Томка. Поставила на стол кофе, бутерброды и, сделав шаг назад, замерла в ожидающей приказа позе. Редькин разогнул правую руку и повернул ладонь так, чтобы большой палец смотрел вниз. Странный жест для наблюдателя со стороны, но Томка поняла. Она моментально скинула туфли и залезла под стол.

Редькин пил кофе, блаженно посапывал, улыбался. Теперь, когда Томка была лишена возможности наблюдать за ним, он мог позволить себе расслабиться и сбросить маску умного и властного чиновника, каковым привыкла и должна всегда его видеть Птица-секретарь. «Иначе, — думал он, — можно и уважение потерять».

Но Томка была далеко не дура. Она давно догадалась, какое магическое действие оказывают ее губы на палицу господина, и умело пользовалась этим, однако старалась ни словом, ни жестом не выдать, что хозяйка положения — она. «Если ему хочется быть Великим, — мудро рассудила Томка, — пусть будет Великим! А нас не убудет: мы умеем рядом с Великими жить».

Неожиданно затрещал телефон. Редькин поморщился, но трубку снял.

— Я вас слушаю.

— Здравствуйте, Алексей Васильевич! Людмила Борисовна беспокоит.

— Здравствуй, птичка! Кто тебя так рано поднял?

— Дела.

— Интимные?

От ревности ротик Томки превратился в пасть удава, заглатывающего добычу.

— Не иронизируйте, Алексей Васильевич, сами прекрасно знаете, что все дела на свете взаимосвязаны.

— З-знаю.

— Ну и прекрасно.

«Что-то подлая баба затевает», — подумал Редькин в самый неподходящий момент.

— Что «прекрасно»?

— Что вы это понимаете.

— Людмила Борисовна, мы с вами не два влюбленных школьника, давайте конкретно…

— Мне нужны документы.

— Я передал их вашему нотариусу Роммелю. Так что позвоните ему, он вам назначит встречу и уладит все ваши дела. Еще вопросы есть?

— Есть. Глазов…

«Зачем волновать девочку? Все равно она никогда и ничего не узнает».

— С ним все в порядке. Он просто подозревается.

— В чем?

— В квартирных махинациях.

— Значит, все-таки причастен?

— Да.

— Спасибо, Алексей Васильевич! Всех благ вам!

— И тебе, птичка!

Редькин положил трубку и с любопытством посмотрел на Томку, которая, сидя в кресле, подкрашивала губы.

— Позавтракала?

— Да.

— Вкусно?

— Нормально.

— Ошибаешься, птичка! Это самый калорийный, самый дорогой завтрак… Такой завтрак может себе позволить только очень богатая женщина… Например… великая певица.

— А я слышала, что она предпочитает яйца всмятку.

— Одно другому не мешает, — назидательно проговорил Редькин и большим пальцем правой руки указал на