Спустились, купили печеных креветок… И стали ждать, пока пожарят каштаны… Ах, какой кругом плыл аромат!

Народ кругом тоже дожидался, даже небольшую очередь создали. В основном простолюдины – рыбаки, служанки, прачки. Но попадались и вполне приличного вида господа, судя по кафтанам – весьма не бедные.

– Господин… Дайте-ка погадаю! – какая-то чумазая девчонка, подбежав, схватила Сосновского за руку. – Всю-всю правду скажу! Про сестрицу вашу, про всех…

Антон вздрогнул. Сестрица? Откуда эта замарашка все знает?

– Ты еще кто такая?

– Так…

Девушка пожала плечами: босая, в красных местных шальварах и короткой кацавейке, бесстыдно оголявшей тощий живот, здесь так одевались уж совсем нищие. На голове – плотно повязанный тюрбан – одни глазенки блестели. Молодая, юная даже, если судить по фигурке… Цыганка, что ли?

– Ваши каштаны, господа!

– Некогда мне, пусти… – скривился поручик. – Пусти, говорю!

– Господи-ине… – девица сверкнула глазами, но руку так и не выпустила. Настырная! – Сестрица ваша, Гермогена Авдеевна, в полном здравии. Сейчас у подружки своей, Сашеньки Канюковой, в гостях…

– Что-о?

– Так ты идешь, что ли? – выплюнув панцирь креветки, оглянулся Переверзев.

– Ты иди, Игорь. Я догоню…

– Как знаешь… Подожду. А креветки вкусны преизрядно! Может, еще кулечек купить? А, пожалуй! Эй, люд! Расступись!

Ну, конечно, господа офицеры могли и без очереди… Правда, вовсе не это волновало сейчас Антона, про креветки и про каштаны он и думать забыл. Оглянувшись, отвел девку в сторону, за кусты, взглянул требовательно:

– Ну?! Откуда про сестру мою знаешь?

– Не гневайтесь, барин, – испуганно заморгала девчонка. – Я и вас знаю. Потому и подошла. Вы – Антон Авдеевич, из Сосновки. А я – Анисья, Смелкова. У Канюковых-господ была, пока батюшка ихний меня в Нарву не продал, одному купцу. Ну, деньги срочно понадобились, а я петь-плясать умею и лицом не страшна. Вот за тридцать рублев и сторговались.

– Тридцать? Однако дорого… – поручик задумался и, покачав головой, велел рассказывать дальше.

– Так я и рассказываю, барин, – торопливо закивала Анисья. – Купец-то торопился в отъезд, вот цену и дал. Там не я одна, там много девок было… Ну, на подворье, в Нарве…

– Ишь ты… – поручик потеребил правый ус. – А покупателя твоего, часом, не Чуркиным Иваном зовут?

– Так и есть! – затрясла головою девчонка. – Господин Чуркин.

– Одна-ако… Тесен мир! – Антон удивленно покачал головою. – И привез он вас всех в Урюпинскую станицу. А там – рынок людской!

– Точно так, господине! – на этот раз пришла очередь удивляться Анисье. – Там нас армянин местный купил. Тевосов. Кого-то по пути продал, а кого – здесь… А кого никто не взял – туркам продать замыслил! Я случайно услышала…

– И сбежала!

– Угу… Господине… Антон Авдеевич! Не оставьте милостию своей. Поможите!

Девушка бросилась на колени и зарыдала, обняв ноги поручика, худенькие плечи ее затряслись.

– А ну, прекрати! – цыкнул Антон. – Прекрати живо! Услышат! И давай поднимайся… Ну!

– Да-да, господин…

Анисья послушно поднялась, утерла слезы концом тюрбана… Вполне симпатичная девушка, красивая даже. Однако слишком уж тощая. Не в местных вкусах. Верно, потому никто на нее и не польстился, не купил… Ну да, таких разве что туркам – мелким оптом.

– Толкаешь меня нарушить закон. Помогать беглой! – все же покривил губы поручик.

– Так закон уж нарушили и без вас, – девчоночка грустно улыбнулась.

Ишь ты! Понимает, что к чему… Умная! Однако скрывать ее в караван-сарае – пустое дело. Пока что в палатки, к своим… Или сразу к маркитантам? А, пожалуй, да…

– Я за вами могу незаметно пойти…

– А вот этого не надо! – Сосновский решительно взмахнул рукой. – Вот что, красуля! Парфена, слугу моего, знаешь? Из Сосновки парень…

– Парфен? – Анисья радостно улыбнулась. – Который с Аграфеной… Да, барин! Знаю!

– Спрячься здесь и жди. Парфен за тобой заедет… Дальше – с ним… Все поняла?

– Поняла! Спаси вас Бог, господине…

– Эй, эй! Креститься-то в сием басурманском виде не вздумай! – на всякий случай предупредил поручик.

* * *

Спасенная из полона Анисья спокойно прижилась у маркитантов, точнее, все у того же деда Влаха-Власия и жены его, Миреллы. Именно к нему Антон и написал записку, отправляя Парфена, да к тому же строго-настрого проинструктировал парня, как и что делать, и чего не делать ни в коем случае!

Главное было – не болтать, но верный слуга и так всегда держал язык за зубами, так что оставалось лишь незаметно выскользнуть из городка.

– Ворота проедешь сам, один, вот тебе записка… покажешь караульным… Вот еще одна – девчонке этой, Анисье. Пробираетесь к воротам по отдельности, сами по себе. Уже за воротами встретитесь, посадишь девчонку себе на коня – и… Нет, к нашим не надо – слишком уж близко. Скачи к драгунам, там рядом маркитанты, прямо на берегу, у колодца. Спросишь деда Власия… вот письмо к нему… Смотри, письма не потеряй и не перепутай!

– Как можно, барин? Да я… я все… – Парнишка истово перекрестился на висевшую в простенке небольшую походную иконку святого Николая Угодника.

– Да знаю, знаю, – отмахнулся поручик. – Просто напомнил лишний раз. Да! Ты у ворот-то за девчонкой пригляди – что там да как? Вдруг задержат.

– А тогда что?

– Тогда я буду думать. Ты же вызнай только – кто и почему задержал.

– Понятно, барин! Сладим.

Отвесив поклон, слуга направился к двери, но у самого порога вдруг обернулся:

– Господин, вы сказали – сама подойдет…

– Да! Она тебя знает, – хмыкнул в усы поручик. – Думаю, узнаешь и ты ее. Канюковых господ девка. Бывшая.

– Канюковых? – Парфен обрадованно сверкнул глазами. – Да я канюковских-то, почитай, знаю всех. Из самой Канюковки, из Стрелкина, со Смелкова даже! Мы и на ярмарке и… И госпожу я часто в гости возил… сестрицу вашу, Гермогену Авдеевну.

Еще раз поклонившись, парнишка наконец вышел… Снаружи, во дворе, заржал конь.

* * *

С того времени прошло уж дня три, и как-то с утра, сменившись с караула, Антон, настропалив унтеров на строевую подготовку солдатушек, решил по пути домой сделать-таки изрядный крюк – заехать к маркитантам, навестить, так сказать, спасенную Анисью, проверить, что там да как. Волновался. Больше даже за себя… и за Парфена. Если уж так разобраться, дело-то подсудное – помощь беглым! За такое и дворянства можно лишиться! Емельку-то Пугачева, чай, не забыли еще…

Парфен потом доложил – с беглянкой заминка у ворот вышла. Капрал подслеповат оказался, да и грамотой плоховато владел – записку по слогам читал, а потом вдруг переспросил Анисью:

– Значит, барину своему служишь? Похвально, похвально… А чего вид басурманский?

– Барин указал. Так на коне сподручнее. Он же за лошадью меня и послал. Там, в письме, сказано.

– Ох, девка, девка… Смотрю, не кормят тебя!

– Так,