Ваншаффе и Дейтельмозер пытались покрыть принца. Я сказал: «Подумайте сами, как опубликование письма подействует в неприятельских странах и как глубоко будет в то же мгновение поколеблено доверие к вам. Сравните, пожалуйста, содержание вашего письма с вашей речью, и вы не будете удивляться тому, что за границей снова заговорят о германской двойственности». На это принц ответил: «Я готов тотчас же сделать все выводы…» Я прервал его: «Не действуйте поспешно, обдумайте положение; могу ли я остаться на посту, решит фракция».

Я за отставку канцлера

На следующий день было заседание фракции и в связи с ним совещание межфракционной комиссии. Я очень подробно доложил о письме и о своем разговоре с принцем. В межфракционной комиссии статс-секретарь Гребер подтвердил правильность моего доклада, но затем стал говорить в защиту принца. «Публично он говорил только хорошие, безупречные вещи», что заставило меня воскликнуть: «Это-то и плохо, что публично он говорит так хорошо, а в частном письме сказал столько нехорошего». Эрцбергер тоже подтвердил мое сообщение, но присоединил просьбу о том, чтобы мы остались в кабинете. Эберт одобрял мою позицию. Дове поставил вопрос, улучшится ли что-нибудь, если сейчас произойдет смена канцлера; по его мнению, это окажет обратное действие. Депутат Штреземан сомневался в том, чтобы принц мог остаться, но считал, что тот, во всяком случае, не должен уходить, пока не подпишет ноты (просьба о перемирии), — до тех пор должны непременно выдержать и социал-демократы. Больше всего мне было жаль депутата Гаусмана, которого я знал как искреннего друга принца и который был совершенно несчастен из-за письма. На всякий случай я доложил межфракционной комиссии следующее письмо, которое подписал по моему предложению и Бауэр:

«Берлин, 12 октября 1918 года.

Его превосходительству господину вице-канцлеру

фон Пайеру.

Ваше превосходительство!

Нижеподписавшиеся имеют честь почтительнейше сообщить, что для них невозможно дальнейшее участие в кабинете, во главе которого остается принц Макс Баденский.

Господин имперский канцлер настолько скомпрометирован письмом, которое он написал 12 января 1918 года своему двоюродному брату — принцу Гогенлоэ и которое ныне обходит прессу всех стран Антанты, что мы не можем ждать от его деятельности ничего полезного для осуществления мира, так же как и для внутреннего развития страны.

Преданные Вашему превосходительству,

Шейдеман, Бауэр».

Я заявил, что в любом случае уйду не иначе как с согласия фракции. Гаусман очень просил еще раз переговорить с принцем, прежде чем фракция примет решение. Давид указал, что ноту может подписать фон Зольф или фон Пайер. Принц же должен заявить, что он уходит в отставку. Это должно произвести хорошее впечатление, и всякий должен будет убедиться в том, что кабинет и большинство рейхстага намерены серьезно относиться к демократии. В этом же духе говорил и Фишбек. В заключение я еще раз выразил свое убеждение, что принца невозможно оставлять на посту; он должен уйти.

Затем целый день борьба вокруг письма в президиумах, во фракциях, в межфракционной комиссии, заседания по поводу письма с вице-канцлером, с принцем Максом, который, наконец, сам явился в межфракционную комиссию для объяснений. Обсуждение вопроса кабинетом, затем объединенное заседание: в составе межфракционной комиссии, членов кабинета, принца Макса и графа Ранцау, нашего посла в Копенгагене, в качестве сведущего лица. Граф Ранцау высказал мнение, что, судя по его опыту, смена канцлера в такую минуту, как нынешняя, была бы самым вредоносным исходом. Приводились многочисленные выдержки из газет, указывавшие на то, что письмо не принимали трагически. Сообщалось даже под шумок, что Вильсон и Брантинг решили совершенно игнорировать письмо. Затем заговорили о разрешении напечатать письмо в германских газетах. Я со всей решительностью высказался за разрешение, потому что воспрещение печатать письмо резко расходилось с заявлениями правительства о свободе печати. В конце концов постановили разрешить печатание письма, но в то же время препроводить редакциям газет пояснение его со стороны самого принца и обратиться к ним с просьбой не воспроизводить пояснения дословно, лишь использовав его с тактом. 15 октября президиум фракции, а затем и фракция постановили устранить канцлерский кризис. У принца свалился камень с сердца. Но зато нас тяжело поразил тогда ответ Вильсона.

Крик о помощи из главной квартиры

Прения в комиссии подтвердили то, что уже раньше весь мир знал из газет: просьба о перемирии явилась лишь следствием просьбы о помощи, заявленной главной квартирой принцу Максу Баденскому. При обсуждении кабинетом вопроса о перемирии и ответной ноты Вильсону принц Макс Баденский держался чрезвычайно мужественно и честно. Никогда не забуду, как он сказал на заседании 21 октября: «Я послал ноту, потому что Главное командование прямо принудило меня к этому. Я был против этого отчаянного призыва о помощи, но потом взял на себя всю ответственность, я был слишком горд, чтобы прятаться за чужими спинами». Его желаниям просьба о перемирии и о мире в тогдашнем положении не соответствовала; если бы действовали согласно его настроениям и дали ему время, он поступил бы иначе.

Когда в кабинете обсуждался вопрос о том, надо ли, кроме Людендорфа, который был заодно с Гинденбургом, запросить и других командующих о положении, было заявлено, что, если спросят других, Гинденбург и Людендорф тотчас же подадут в отставку. Кабинет перед этим, однако, не отступил и потребовал справок от генералов Мудра и Гальвица. Из разговоров с ними выяснилось, что они хорошо знают положение лишь в местах расположения своих частей, но не на фронтах вообще. Оба были потрясены сообщениями об общем положении. Все, что они указывали, восхваляя храбрость своих солдат, было известно кабинету, но ни в чем не могло изменить печальной общей картины.

Что было на фронте

Я прочитал генералам присланный мне с фронта приказ по дивизии, выдержки из которого привожу ниже:

«41-я пехотная дивизия.

Квартира штаба дивизии

14 августа 1918 года.

ПРИКАЗ ПО ДИВИЗИИ

Несчастье 8 августа произошло вследствие густого тумана, под прикрытием которого танкам удалось проникнуть в наши ряды и затем в тыл; как только рассвело, танки были расстреляны, и 8-го, как и на следующий день, англичане не могли ни у нас, ни вообще на Германском фронте добиться никакого значительного успеха. В тогдашнем тяжелом положении солдаты и офицеры разных полков совершили ряд геройских подвигов. Люди, которые содействовали тому, чтобы остановить врага и не дать ему прорваться, могут до конца дней гордиться своими заслугами. Я намерен наградить Железным крестом всех тех, кто 8 августа оставался со своим начальником в переднем ряду. К сожалению, однако, многие солдаты своей обязанности не исполнили. Все те, кто не