остались на фронте, когда враг перестал теснить с тыла, кто вместо того, чтобы пробиться вперед, открыли фронт неприятелю и устремились в обоз или другое безопасное место, тяжко нарушили свою подкрепленную военной присягой обязанность. Они должны загладить тяжелую вину перед своими начальниками и товарищами и перед своей совестью.

Но совершенно бесчестно и изменнически в отношении отечества действовали те, кто бросил оружие для того, чтобы уйти поскорее и не быть возвращенным в бой. Все эти люди, согласно § 85 Военно-уголовного кодекса, подлежат заключению в исправительном доме, а в более легких случаях в тюрьме на срок не менее года.

Я приказываю, чтобы, поскольку эти люди не могут оправдать своего поведения, разыскать их и занести их имена на черную доску полка (батальона). Если война не будет окончена ранее 8 августа 1919 года, я еще дам им до этого времени возможность загладить позор честным поведением. Но всякий, чье имя занесено на черную доску, провинившись до того времени в чем-либо против военных обязанностей и чести (например, неповиновение, самовольный уход и т. п.), будет тотчас же предан военному суду и расстрелян согласно § 85 Военно-уголовного кодекса. За особенно тяжкие проступки будет произведен немедленный расстрел. В особенности подлежат немедленному расстрелу те, кто подстрекал других к оставлению или отнятию оружия или кто оказал неповиновение перед лицом врага. Я намерен исполнять смертные приговоры беспощадно.

Проявив выдающуюся храбрость, каждый может, однако, согласно § 88 Военно-уголовного кодекса освободиться от наказания, так что имя его будет вычеркнуто с черной доски.

Генерал-майор, командир дивизии».

Людендорф требует свежих войск

Совершенно непонятно было нам всем поведение Людендорфа. Сначала настоятельный призыв к скорейшему перемирию, а затем попытки представить все, чтобы вызвать в нас мысль о возможности продолжать борьбу. Так, в одном из заседаний он потребовал от нас людей, людей и людей, а на мой вопрос, где взять этих людей для посылки их на безнадежную борьбу, он ответил: «Господин Эберт, наверное, может это устроить». На следующее утро военный министр доставил справку, согласно которой он намеревался доставить на фронт 600 000 человек. Эти 600 000 составлялись следующим образом:

Согласно опыту, он мог бы к ним присоединить 100 000 человек из Баварии, Саксонии и Вюртемберга. Людендорф радовался, слушая эти цифры, он без сомнений погнал бы еще многие сотни на безнадежную борьбу. Само собою разумеется, что я самым решительным образом восстал против планов Людендорфа. Предложение, возникшее за пределами кабинетов о массовом призыве населения (levee en masse), не нашло в кабинете никакого отзвука, все понимали бессмыслицу таких предположений.

Большое место занимала в переговорах с Людендорфом и подводная война. Считалось очевидным, что не может быть никаких видов на перемирие и мир, пока подводная война будет вестись с прежней беспощадностью. На вопрос о том, нельзя ли ограничить деятельность подводных лодок неприятельскими военными судами, представитель морского ведомства ответил без всяких оговорок отрицательно. К счастью, все попытки извне повлиять на кабинет в смысле продолжения беспощадной подводной войны остались безуспешными.

Отрадны были во время всех этих споров ясные указания графа Редерна, который проявил себя умным и решительным человеком. «Мы должны исходить только из существа дела, — сказал он однажды. — Сколько раз демагоги превращали „настроение“ в источник вреда для государства». По вопросу о прекращении подводной войны были заслушаны и мнения германских дипломатов. Граф Брокдорф-Ранцау из Копенгагена, Розен из Гааги и граф Вольф-Меттерних из Вены, все трое, не видевшись за последнее время, были согласны в том, что нет никаких видов на начало мирных переговоров, пока продолжается подводная война. Просительные ноты, к которым кабинет был вынужден обращаться перед лицом крушения, были мукой для каждого из его членов. Мне незачем и говорить об этом. Каждый немец воспринимает конец войны как позор, который тяготеет на каждом из нас. Но когда все уже было потеряно, Людендорф был готов снова послать новые сотни тысяч немецких людей против смертоносных машин и свежих войск Антанты, особенно прибывавших из Америки.

Встреча с императором

20 октября я получил приглашение на прием у императора, который пожелал, чтобы ему были представлены новые статс-секретари. Прием был назначен на понедельник, 21-е, в три часа дня во дворце Бельвю. Цитирую из моего дневника:

«С принцем Максом Баденским во главе, налицо все члены нового имперского кабинета; от социал-демократов: Бауэр, доктор Давид, доктор Август Мюллер, Шейдеман, Роберт Шмидт. Мы едва собрались, как появился император, с листком картона в руке. Он остановился в нескольких шагах от нас, левой рукой, в которой держал шлем, оперся на рукоять сабли, поклонился и сказал: „Милостивые государи, я позволил себе занести несколько строк на бумагу“, при этом правой рукой он поднял картон, и мы увидели, что на обеих сторонах его наклеены листки, густо запечатанные на пишущей машинке. Он несколько принужденно улыбался и при этом помахивал бумагой так, как если бы хотел сказать: „Вы ведь знаете, как делаются такие вещи“. Затем он прочитал написанное. Оно, несомненно, произвело бы отличное впечатление, скажи он это несколькими годами раньше. Там говорилось о том, что нигде на свете не должно быть учреждений свободнее наших. В конце упоминалось о борьбе „до последнего вздоха“.

Это показалось мне в тогдашнем положении безвкусицей. Затем император передал свой картон Клеменсу Дельбрюку, который, больной, походил на привидение. Канцлер представил императору каждого из присутствующих. При этом выяснилось, что император был отлично подготовлен. С Бауэром он говорил о Бреслау, с доктором Давидом, проведшим большую часть жизни в Гессене, о Гессене, к Роберту Шмидту обратился, как к своему берлинскому земляку, а мне сказал: „А с вами мы вместе посещали школу в Касселе“. Я исправил те из его дальнейших замечаний, которые были неточны. Когда император удалился, мы еще постояли несколько минут с Дельбрюком, обсуждая вопрос о том, желательно ли опубликование речи императора. Гребер был за опубликование. Я против, потому что у меня было твердое убеждение, что речь должна в нынешнюю минуту показаться смешной. Другие указывали на уже отмеченный мной конец речи. Таким образом, мы условились пока речи не опубликовывать».

Я должен еще раз вернуться назад и тут же забежать вперед. 30 сентября 1918 года произошло под именем перемирия крушение Болгарии.

2 октября Людендорф потребовал от чиновника министерства иностранных дел при главной квартире, фон Лезенера, чтобы наше предложение перемирия немедленно было отправлено из Берна в Вашингтон. 48 часов армия могла еще ждать. 9 октября в присутствии Людендорфа полковник Гейс из Главного командования заявил: «Шаг к миру, а