хрена себе наглость! Значит, получается следующее: раз эта сучка Приладова не смогла всучить мне деньги, значит это не сбыт, а покушение на сбыт! Получается, как не крути, один чёрт белыми нитками шьют преступление и вынуждают в нём сознаваться.

– Ни на что я не покушалась, – возмущении начало переполнят моё сознание, – абсурд какой-то.

– Похоже, до госпожи не доходит, – ухмыльнулся Зудов и, подняв со стола папку, потряс ею перед моим носом, – если не согласитесь, тогда мы будем дорабатывать версию сбыта! Вот сколько свидетелей!

Папка действительно выглядела довольно внушительно и, судя по толщине, содержала списки тысяч фамилий. Десятков тысяч. Это несколько охладило пыл и я, не зная, как дальше себя вести, замолчала. И тут вмешался адвокат.

– Можно мы немного обсудим эти новые обстоятельства, и уже потом дадим ответ, – обратился он к следователю.

Тот согласился и оставил нас одних. Петровцев, неожиданно для меня, принялся объяснять, что лучше будет, если согласиться на предложение. С чего это будет лучше, если всё равно будут судить, становилось непонятным, на что мною и было указано.

– Можно, конечно, и дальше с ними побороться, – начал пояснять адвокат, – но выгорит или нет, пятьдесят на пятьдесят. А здесь они на минимальных обвинениях дело закончат и передадут по этапу, а там уж моя забота.

– И что вы тогда сделаете?

– Понимаете, в каждой работе есть свои секреты. Не всё можно говорить. Вот вы как на меня вышли? Помните?

– Дивьин посоветовал.

– Так вот, Дивьин авторитет в своей среде имеет, он просто так и кому попало советы раздавать не будет. Нам главное избежать передачи дела в суд, и сейчас появилась такая возможность. Поверьте мне, если вы согласитесь с предложением, будет лучше.

– Но я же не только ничего не сбывала, а даже и не покушалась ни на какой сбыт! С каких это пор процесс обезболивания операций стал преступлением?

– Как до вас не доходит! Раз дело заведено, оно должно быть доведено до конца и передано в суд. А у нас система такая, если подозреваемый попал в суд, то вряд ли получится оправдательный приговор. Всё равно осудят. Оправдательных приговоров мало. Очень мало. Суд, прокуратура и следствие в спайке работают. Отсюда и результат.

– А накоконтроль тоже не хочет доводить дело до суда?

– Ага! Сейчас! Это их основная цель. Не помню, чтобы хоть одно их дело в суде развалилось.

– Тогда зачем они мне это предлагают?

– Вам … Нам повезло, что так всё складывается. А что до них, пусть свои планы строят. А мы свои будем. Поверьте, появился шанс их переиграть.

– Как?

– Да какая вам разница. Мне это доверьте.

– Так ведь неправда же всё!

– Бывает, искать правду дороже получается. Тем более в вашем случае, где нарушений закона более чем достаточно. Да, сбыта и покушения на сбыт нет, но незаконное предпринимательство, как минимум, есть. Если упираться будем, прокурору ничего не стоит перевести дело в разряд экономических преступлений. Вот так.

Учитывая мою полную дезориентацию, его доводы показались убедительными. Когда Зудов вернулся в кабинет, я дала согласие. На столе сразу появились какие-то бумаги, и на всех пришлось поставить свою подпись. Потом были возвращены мои вещи, изъятые во время облавы. Далее вместе с Петровцевым прошло ознакомление с материалами дела. Со всеми восьмью томами. Кажется, в такой последовательности. Или сначала ознакомление, а потом подписи. А может, наперво вещи вернули. Так или иначе, но на всё про всё ушло несколько часов и в итоге, обессиленная и разбитая, я наконец-то была отпущена и поплелась домой.

5.

Яркое солнце, синее небо, успехи на работе – всего лишь цитаты из длинной поэмы обстоятельств, наполняющих жизнь радостью. Измена жены, гнев начальства, боль в животе – малая часть драмы того, что жизнь омрачает.

На текущий момент Листикову для душевного благоухания было достаточно успехов на работе. Точнее – успеха. Зудов по телефону доложил, что прокурор положительно отозвался о проделанной работе и даже подчеркнул, что получение добровольно признания есть высший пилотаж в работе следователя. Поэтому тяжесть внизу живота, вызванная затянувшимся воздержанием, отошла на задний план. Не в смысле того, что теперь заболело сзади, а по сиюминутной знаковости ощущений.

«Теперь я стану признанным асом нарконадзора, – лавры, нависшие над головой, вызвали в ней пьянящее брожение, – лишь бы только не подвёл судья. Но здесь процедура отработана, осечек быть не должно».

За всю его практику на финальном этапе делопроизводства проблем не возникало, как впрочем, не возникало их и в процессе расследований в аналогичных ведомствах. Последний эпизод был первым, когда дело вернули на доработку.

«Один неудачный засек – не значит, что плох дровосек, – в голове созрел складный каламбур и Фёдор, умилившись своей поэтической способности, стал искать другую рифму.

«Дровосек – засек, дровосек – лесосек, дровосек – генсек».

Тут со складными словами наступила заминка – память отказывалась искать другие созвучия. Единственное, что пришло на ум, являло вариант неприличия.

– Дровосек – гомосек, – иронический позыв дал волю эмоциональности: Листиков, дивясь своей находчивости, не сдержал усмешки, – один засек, не гомосек!

– С кем это ты разговариваешь? – из-за спины раздался знакомый голос.

Фёдор от неожиданности вздрогнул и резко оглянулся. В проёме двери, не решаясь переступить через порог, стоял Зудов. Он постучавшись, не получил ответа но, услышав речь начальника по ту сторону, решил открыть дверь без приглашения.

– Да это я так, в мыслях заговорился, – отмахнулся Листиков и жестом пригласил подчинённого, – заходи.

«Чего это шеф о гомосеках сам с собой разговаривает?», – удивился Зудов, но виду не подал.

Пока он усаживался, Листиков достал из шкафчика бутылку Старки, редкого нынче напитка, и пару советских гранёных стаканов. Плеснув в каждый грамм по сто пятьдесят, он подвинул один к Зудову, другой взял сам.

– Ну что, можно, в честь такого дела, хлопнуть по маленькой, – сдобрив предложение пафосом интонации, Фёдор поднял руку для чоканья, – за состоявшийся успех предприятия.

– За практически состоявшийся, – поправил Зудов и, ухватив свою порцию, потянулся навстречу, – за это надо! И за суд!

Дальше – дань традиции – всё по накатанной традиционной линии: чокнулись и выпили. Старка, как и положено любому легендарному напитку, оказалась более чем хорошего качества. Светло-коричневая, со сложным ароматом – дубильный фундамент, несущий яблочно-грушевый компонент, портвейно-коньячная надстройка – жидкость обволокла язык шелковичным налётом. 43 градуса, это оптимальная крепость, да и выдержка лет десять: в Польше, к слову, при желании можно найти полувековую.

– Хорошая штука! – крякнул Листиков, ощутив струйку приятного нутряного огонька.

– Не то слово! – согласился Зудов.

– Слушай, что-то не хочется