государственного развития объединителей России не обеспечивает ни мудрости, ни справедливости, ни миролюбия в разрешении окраинной проблемы, указали совершенно новый путь для достижения в этой области прочных результатов.

«Я думаю, – говорил мне как раз в это время один из экспертов британской делегации, – что Грузия и другие страны, находящиеся в аналогичном положении, будут довольны поставленными нами условиями». Замечу, что хотя это и не выразилось с полной точностью в вышеприведенном тексте союзнической ноты, но в виду имелось собственно утверждение государственной автономии новых республик с международной гарантией. Таково было толкование англичан. Так же смотрели на дело и американцы. А вся постановка вопроса и была, в сущности, англо-американская.

В американской делегации мне подтвердили: в ноте Колчаку державы стали на точку зрения не полной независимости, а автономии окраин с международным контролем взаимоотношений их с Россией. К этому прибавляли – в виде утешения: «непоследовательность и принципиальная сомнительность решения не может быть отрицаема; но – что делать! – державы не решаются на расчленение России».

Мы хлопотали еще до того (безуспешно) об учреждении при конференции особой комиссии «по кавказским делам» – по образцу балтийской[124]. Колчаковская фаза помешала этому делу – так, по крайней мере, меня уверяли в американской делегации.

«Итак, решено „отдать“ окраины обратно России?» – спросил я как-то американского эксперта по России и Польше профессора Лорда. «Но почему вы думаете, что вас отдадут на произвол России? Нет, вы не будете оставлены одни: державы, а также Лига Наций займутся вашими с ней взаимоотношениями».

Таков, стало быть, был действительно взгляд наиболее для нашего вопроса авторитетных делегаций. Взгляд этот, естественно, влек за собою и обсуждение того, как же быть в будущем, если окрепшая и объединенная Россия… воспротивится намечавшемуся решению.

Прибавлю теперь же, что «колчаковская» фаза затормозила временно и рассмотрение вопроса об американском манте в Армении (и на Кавказе).

Отношение окраинных правительств к изложенному (довольно, в общем, зачаточному) плану было отрицательное.

Грузинская делегация, как и другие, еще в марте 1919 г. представила конференции меморандум с формальным обоснованным ходатайством о международном признании независимости Грузии, с указанием территориальных притязаний и т. д. Меморандум был подписан председателем грузинского Учредительного собрания – он был одновременно председателем парижской делегации. Учредительное собрание было торжественно открыто 12 марта в Тифлисе и первым своим актом единогласно подтвердило декларацию независимости Грузии 26 мая 1918 г. 26 мая с большим одушевлением отпразднована была всюду в Грузии первая годовщина независимости, шансы которой, видимо, множились, а не уменьшались. Неудивительно поэтому, что грузинская делегация, уведомляя конференцию о вышеупомянутом акте Учредительного собрания, заявляла в ноте от 26 мая 1919 г., что «в случае разрешения русского вопроса правомерное существование Грузинской республики должно быть принято во внимание» и что «если за каким-либо правительством державами будет признано право представлять Россию, Грузия должна быть формально и определенным образом исключена из территории будущего русского государства».

Опубликование документов по вопросу о признании великими державами правительства адмирала Колчака дало повод и к коллективному заявлению представителей окраинных «новообразований», в защиту независимости последних. Декларация эта, подписанная Топчибашевым (Азербайджан), Поска (Эстония), Чхеидзе (Грузия), Мейеровицем (Латвия), Чермоевым (Горская республика), Луткевичем (Белоруссия) и Сидоренко (Украина) 17 июня 1919 г., отвергала авторитет общерусского правительства по отношению к перечисленным республикам и добивалась от конференции признания их независимости.

Наконец, в особой декларации представителей Кавказских республик, поданной 20 июня от имени Азербайджана, Грузии и Горской республики (Армения в этих шагах участия не принимала), кавказские делегации принимали к сведению возвещенный великими державами порядок урегулирования «окраинного» вопроса и одновременно подтверждали конференции свою верность занятой ими позиции независимости и полного отделения от России.

Однако в результате неудач, постигших Белое движение под предводительством Колчака и, позже, Деникина, наметившаяся было поздней весною 1919 г. программа разрешения русско-окраинного вопроса, столь важная для выяснения архитектурного «ансамбля» новой Европы, осталась без осуществления.

Глава XXIII. Грузия и Добровольческая армия

61. От худого мира к доброй ссоре

Как ни интересно было такое созерцание будущих возможностей – с академических высот Парижской конференции, у нас в течение всего 1919 г. была острая забота практического характера: как уберечь Грузию и Закавказье от вторжения туда войск Добровольческой армии?

Армия эта, в период, связанный с именем генерала Деникина, по справедливости считалась осенью 1919 г. главным орудием в борьбе с новомосковским (Советским) государством. Армия эта во многом зависела от союзников, снабжавших ее всяким добром. Благодаря этой связи с державами, а особенно с Англией, державшей в первой половине 1919 г. свои отряды в Баку, Тифлисе, Батуме, имелась, казалось бы, возможность обеспечить какой-нибудь modus vivendi между белыми, направлявшими свое оружие на север, и Закавказскими республиками, заслоненными от них Кавказским хребтом и находившимися под наблюдением тех же англичан, меценатов деникинской армии. Однако определенный modus vivendi никогда не был установлен; и Добровольческая армия, подчиняясь как бы внутреннему закону своего бытия и предназначения, стихийно влеклась к тому, чтобы (без всякой надобности для прямой своей задачи) как-нибудь, «коротким ударом» опрокинуть Грузию и Азербайджан, независимости которых она, конечно, не признавала[125].

Я не собираюсь, конечно, воспроизводить здесь даже главнейших фактов из истории этой запутанной, затяжной и во многих отношениях нелепой распри. Скажу лишь, что сопротивление домогательствам добровольцев оказалось довольно энергичным. И настойчивость, с какой внимание Парижской конференции, печати и общественного мнения Европы привлекалось к этому конфликту, конечно, не увеличивала симпатий к объединителям России. Думаю, впрочем, что все признают теперь ошибочность вообще кавказской политики генерала Деникина.

Но если Добровольческой армии свойственно было стремиться к внезапному захвату Грузии и Азербайджана – в расчете, что Европа преклонится перед совершившимся фактом, то и грузинское правительство допускало ошибки, которых легко было избежать. Здесь я имею в виду особенно вступление в Сочинский округ и захват Туапсе (летом 1918 г.). Для чего это делалось? Чтобы «заработать» лишнюю территорию? Этот путь неизбежно вел к спору не только с Добровольческой армией и вообще с русскими группами, возлагавшими на нее надежды, но и с кубанскими автономистами, дружба которых для грузин особенно ценна; а также и с горцами, которые – другой вопрос, с какими шансами! – тоже притязали на эту землю. Словом, не только в Туапсе, но и в Сочи грузинам нечего было делать. Резолюции различных местных организаций о «временном присоединении к Грузии» ничего в этом отношении не изменяли. Вопрос оставался чисто политическим: присоединение Сочинского округа к Грузии создавало новую плоскость трения – а их и без того было достаточно[126]. Зарвавшись куда не следует (в бытность грузинским премьером Н. Рамишвили), потом уже считали, вероятно,