— Но в аэропортах в наше время не принимают наличные, — подала голос Брокерша, довольная тем, что поймала девчонку на слове.

— У кого-то, может, и не принимают, но не у меня, — ответила Дорлин, и, глядя на нее, в это почему-то верилось. — Стал бы этот жиртрест за стойкой артачиться! Кому охота пойти на сардельки, как Ахмед?

Дорлин уж было успокоилась, считая, что благополучно вернулась домой, когда полиция угробила Морисси, а она осталась без работы, без жилья и без документов. Без всего! А люди Фахда разыскивали ее, чтобы вернуть обратно. Похитить и вернуть.

Она даже не могла вернуться домой в Ливерпуль, поскольку там ей досталось бы от родных Морисси. Узнав, что она уехала с Фахдом в Риад, он пытался повеситься, и мать буквально вынула его из петли. Он-то сделал это от бессилия, но вся вина пала на нее. А потом этот несчастный случай на дороге, в котором тоже обвинили Дорлин. Стали говорить, что у нее дурной глаз. От подружки она узнала, что ее «заказали» — мать Морисси якшалась с ливерпульской ирландской мафией.

— И что же ты стала делать, Дорлин?

— Меня спас «Хэрродз», — просто, без затей, ответила она. — Там в отделе кадров принимали людей по личным вопросам. Я записалась, и они мне помогли.

— Ну, в этом я не сомневаюсь, — кивнула Судья. — Попробовали бы они отказать тебе в помощи! Кому нужен судебный процесс?

Они взяли ее обратно на работу, на этот раз маникюршей в салон красоты при косметическом отделе на пятом этаже.

Мы все опять притихли, только водичка нежно журчала и булькала вокруг нас.

— Между прочим, никто так и не задал какого-то особенно интересного вопроса, — заметила Майра. — Давайте-ка попробуйте, еще есть возможность.

— Так что же этот Фахд? Все-таки сдался? — спросила я, не сомневаясь, что попала, в точку, и ведь действительно попала!

— Да хрен вам он сдался!

Его люди повсюду ее разыскивали. Она работала в «Хэрродз» уже три месяца. И однажды за стеклом своего кабинета увидела трех бородатых мужчин в костюмах от Армани — они бежали вверх по лестнице прямо к маникюрному салону. Она бросила клиентку с недокрашенными ногтями — а что еще оставалось делать? — и через служебный вход рванула в дамскую туалетную комнату. Тут случилось небольшое отступление, когда Дорлин пустилась описывать жуткий этот туалет: пурпурные стены, раздолбанная сантехника — в общем, позор всему магазину. Невзирая на табличку — туалет-то был женский, — они туда ворвались, хотя она искренне считала себя в безопасности. Один сразу припер ее к стене, задрав руки над головой, и полез в карман — она подумала, что, конечно, за пистолетом и ей конец. Но он достал из кармана листок бумаги и, читая с него по-английски, проорал ей в самое ухо: «Принц спрашивает, пойдешь ли ты за него замуж!» Ну, она и сказала «да». Какой смысл препираться?

— Мужчины, они такие, — вздохнула. Дорлин. — Хотят только то, что не могут заполучить.

Так что теперь ей предстояло стать принцессой. Свадьба должна была состояться в Риаде в следующем месяце. Событие серьезное, грандиозное, обойдется в миллионы, поэтому она и приехала сюда вместе с Кимберли — подождать, когда будет готово платье от Лакруа. В Саудовской Аравии устраивают настоящие свадьбы — с белым платьем. Она всегда хотела как-то отличиться, и вот теперь ей представился шанс. Девушка она культурная, ну и всякое такое, к тому же ей даже нравятся эти арабские наряды — не надо сидеть на диете. И еще она всегда помнила, что с такой внешностью долго не протянет. Доживешь до двадцати пяти и будешь выглядеть хуже собственной мамаши, а ее мамаша, честно говоря, похожа на подзаборную шлюху.

— Я всегда ждала этого, блин, момента, когда смогу выбиться в люди, — сказала Дорлин. — Кстати, я все-таки не ошиблась — всегда считала, что лучший друг девушки — это ее девственность. Оно того стоит — сохранять девственность до последнего момента. К тому же тогда можно выходить замуж в белом, причем по-честному.

Я услышала, как под дверь просунули бумажку с моим личным расписанием, и неохотно встала с постели — посмотреть, что меня ждет в ближайшее время. Но вместо обычных назначений там было написано рукой Беверли, где и когда состоится сбор всех гостей — в девять в оранжерее.

Мы все собрались там, слегка недовольные. Наш портье Юан принес нам кофе с круассанами и абрикосовый джем в горшочках, а не в каких-то там плоских маленьких блюдечках, которые настраивают едоков на умеренность, манерность и самоконтроль. Нарушенный распорядок надо было чем-то возместить, вот все и навалились на джем. Мы спросили Юана, что случилось, с чего нас вдруг собрали, но он только пожимал плечами и закатывал глаза.

Беверли явилась с поджатыми губами, настроенная решительно, и ни у кого почему-то не возникло желания возмутиться отмененными процедурами. Я-то без особого сожаления пропустила назначенную мне йогу, тем более что имела о ней весьма смутное представление. Только подозревала, что меня наверняка заставят лежать на резиновом коврике, пропитанном потом тех, кто корячился на нем прежде, а в конце сеанса предложат полностью расслабиться, закрыть глаза и мысленно представить себе что-нибудь приятное — например, как я греюсь на солнышке на тропическом пляже. Я, конечно, постараюсь изо всех сил, только вот беда: ненавижу загорать, — поэтому наверняка начну воображать громадных морских чудовищ, крадущихся ко мне по песку, в ужасе открою глаза и далее вскочу, чтобы убедиться в их отсутствии, и в итоге в конце сеанса буду возбуждена даже больше, чем в начале. А посему я в общем-то даже радовалась, что Беверли созвала нас сюда.

Первым делом она сообщила, что восемь из двенадцати медработников и девять из двенадцати человек обслуги уволились и покинули территорию замка. Она, Беверли, старалась как могла распределить процедуры наилучшим образом, и в результате этих стараний каждой из нас теперь назначена только одна процедура в день. Учитывая создавшуюся ситуацию, клиенты, желающие сократить срок пребывания, могли смело рассчитывать на материальную компенсацию.

Мы прожили здесь всего три дня, но уже успели расслабиться. Разгуливали в банных халатах и привыкли к мысли, что нами руководят, — одним словом, больше не были теми деловитыми решительными дамами, прибывшими сюда совсем недавно.

Судья первая обрела дар речи:

— Но почему они уволились и уехали? Неужели из-за этого суматранского гриппа? Или мы чего-то не знаем?

Кимберли моментально придвинулась поближе к Маникюрше, всем своим видом источая угрозу. Она готова была заслонить свою подопечную от злого гриппозного вируса, рискуя собственной жизнью, точно так же как заслонила бы ее от наемного убийцы. У меня по спине побежали мурашки.

— Что это еще за суматранский грипп? — спросил кто-то.

А кто-то другой ответил:

— Ой, это жуткая зараза!

— Пожалуйста, давайте не отвлекаться, — попросила Беверли. — Кто из вас намерен остаться?