Вест опомнился и тронул поводья. Карета неспешно развернулась, и у проводившего ее Дайона появилась возможность в последний раз мимолетно увидеть в окне знакомый женский силуэт, идеально распрямленные плечи и глаза, полные слез.

С огромным трудом преодолев желание броситься наперерез, остановить экипаж, сказать, что он никуда не едет, герцог проводил карету взглядом и с тяжелым сердцем возвратился в замок. Если Йонатан мог позволить себе сомнения и сантименты, Дайон л’Эстре не имел такой роскоши. Он был обязан при первой возможности вернуться в свое время.

Вопреки ожиданиям, добраться до той части замка, где содержали заключенных, не составило труда. Герцог слишком хорошо знал здесь каждый камень, каждую нишу, каждое, даже самое крохотное, укрытие. Один раз, правда, его заметил лакей, но «гость» так убедительно изобразил смятение, намекнув, что ищет место для справления естественной человеческой надобности, что слуга, полностью забыв о подозрениях, все ему объяснил, а после со спокойной совестью удалился. Дайон, с не менее спокойной совестью, продолжил двигаться в нужном ему направлении.

Тюремный этаж делился на несколько разветвлявшихся коридоров. Заключенных здесь было мало (для наказания преступников, как правило, использовался не замок, а городская тюрьма), держали их далеко друг от друга, а охранники обходили территорию с периодичностью, которую Дайон, по понятным причинам, успел выучить идеально. Пришлось простоять несколько минут в почти кромешной темноте (на факелах здесь основательно экономили), прижавшись к холодной стене и ожидая, пока одинокий скучающий стражник со светильником пройдет мимо. Зато теперь у герцога было в запасе как минимум десять минут, скорее даже двенадцать. Он осторожно шел вперед, стараясь двигаться бесшумно. Следовало поскорее добраться до потайного коридора, там он окажется в безопасности. Но… неподалеку располагалась дверь, пройти мимо которой Дайон л’Эстре просто не мог.

Сердце забилось с отчаянием загнанного в клетку зверя, когда герцог вновь прижался к шершавой, влажной стене. Трясущимися от напряжения пальцами нащупал ледяной металл кованой двери. В горле пересохло, от звона в ушах казалось, что в подземелье еще шумнее, чем на балу. Герцог отступил от стены, до боли в глазах вглядываясь в едва различимые очертания маленького решетчатого окошка.

– Дайон… – выдохнул он, почти беззвучно шевеля губами. И, набравшись решимости, повторил чуть громче: – Дайон!

Тьма в камере была еще гуще, чем в коридоре, и герцогу ничего не удалось разглядеть сквозь частую решетку. Зато он услышал скрип соломы под ногами узника и вздрогнул от этого давно позабытого звука.

– Кто здесь?

Этот молодой голос не вызвал ощущения дежавю. Собственно, он вполне мог бы принадлежать совершенно постороннему человеку: Дайон ведь не привык слышать себя со стороны. Шокировало не сходство с воспоминаниями, а само осознание: здесь и сейчас происходит нечто невозможное, невероятное, противоречащее всем незыблемым законам бытия. Там, за тяжелой кованой дверью, вслушиваясь в вязкую беспросветность подземелья, стоял он сам.

Снова скрипнула солома, и Дайон сообразил: надо что-то сказать. Но как ответить на такой, казалось бы, элементарный вопрос?

– Меня называют Йонатан, – проговорил он, когда дольше тянуть стало невозможно. – Я… друг.

– У меня еще есть друзья?

Вот теперь он узнал себя. Не по голосу, по интонации. По обреченности с легким налетом иронии. Только он не помнил, что говорил так уже тогда.

– Их много. Просто они пока не смогли сюда добраться. Но я для этого и пришел. Сказать, что осталось недолго. Тебя отсюда вытащат.

– Когда?

– Через месяц. Понимаю, это немалый срок, но я хочу, чтобы ты твердо знал: твое заточение закончится. Силам сопротивления не удастся захватить замок, но они сумеют тебя освободить. Просто продержись еще немного.

– Но ты уже здесь. Если ты – друг, как утверждаешь, почему не можешь освободить меня сейчас?

Кровь стучала в ушах так громко, что, казалось, еще чуть-чуть – и на этот звук сбежится стража. Может ли он открыть дверь? На несколько недель раньше положить конец мучениям запертого в тюрьме мальчика… собственным мучениям? У него, конечно, нет ключа, но стоило ли себя обманывать? Добыть ключ вполне реально. Подкараулить стражника, ударить его по голове рукоятью меча. Учитывая, насколько хорошо Дайон изучил их повадки, это не составит большого труда. Но что будет дальше? Он заберет того, молодого, себя в тоннель, они вместе переместятся во времени… и Левансия останется без герцога на долгие девять лет. Что с ней станется за это время? В какой мир они попадут, переместившись через портал?

– Я не могу, – через силу проговорил он, прижав затылок к холодной стене. В глазах защипало, не иначе, в подземелье был слишком плохой воздух.

– Что значит «не могу»? Я тебе приказываю, слышишь? – Уверенный голос человека, не испытывающего и капли уверенности. О да, тот человек за дверью был так хорошо ему знаком! – Ты – мой подданный?

– Это слишком сложный вопрос.

– Ты – левансиец?

– Да.

– Значит, ты обязан выполнить мой приказ.

– Наверное, я – единственный левансиец, на которого не распространяется это правило.

А может быть, все же распространяется? Кто получает право первенства, Дайон-старший или Дайон-нынешний? Впрочем, у него не было времени решать эту юридическую головоломку.

– Нонсенс, конечно… Но здесь все нонсенс. Я правда не могу, прости.

По щекам текли слезы.

Нельзя менять историю: этот урок он уже выучил. Нельзя ставить под удар тысячи жизней. Нельзя перенестись в будущее вместе со своим двойником. Даже если ради этого придется испить чашу до конца. Даже если тот мальчик за дверью возненавидит его навсегда.

Но в голосе, раздавшемся с той стороны, не было ненависти.

– Что ж, по крайней мере, я должен был попытаться.

– Все верно. Так и надо.

– Ты говоришь, остался месяц. Откуда ты можешь знать? Кто ты такой, если способен так точно предсказать будущее?

Узник зрел в корень. И в ответ на прямой вопрос Дайон не посмел солгать.

– Я – это ты, – тихо проговорил он. – Только десять лет спустя. Твое будущее – это мое прошлое.

Он ожидал какой угодно реакции, но только не этой. Парень с той стороны двери расхохотался.

– Отличный ход, – похвалил он, отсмеявшись. – Вы решили, за эти полтора года я настолько сошел с ума, что поверю в любую чушь? Допустим. И что последует теперь? Ты скажешь, что я просто обязан подписать очередной документ, потому что от этого зависит ход истории?

Казалось, следовало спорить, оправдываться, отстаивать свою правоту, но герцог лишь улыбнулся, сам не зная почему. Хотя нет, пожалуй, он все-таки понимал. Он привык думать о себе в период заточения как о бесхребетном существе, не знающем иных чувств, кроме