На несколько мгновений в келье воцарилось молчание, а потом вдруг Анна бросилась к ногам своей наставницы и со слезами на глазах воскликнула:

— Прости меня, матушка Евпраксия, что раньше я плохо думала о тебе, считала грешницей. Так говорили люди, опекавшие меня. Но отныне я знаю, что ты — святая мученица, которая достойна поклонения.

— Спасибо, дитя, что веришь мне, — сказала Евпраксия, поднимая девушку.

Анна на минуту задумалась, а потом спросила:

— А ты была хоть немного счастлива после того, как убежала от императора?

— Смотря что называть счастьем. — Евпраксия грустно улыбнулась. — Земного счастья я не знала и больше не хотела. Живя в Германии, а потом в Венгрии, я встречала много разных людей, но мое опустошенное сердце не влекло меня ни к одному из них. Да и ненависть Генриха преследовала меня повсюду, заставляла переезжать из города в город. Этот страх не исчезал из моей жизни до самой смерти императора… Я находила утешение в поэзии, философии и молитвах. Книги и художества стали моими лучшими друзьями.

— О, я это понимаю! — пылко воскликнула Анна. — Когда читаешь книгу или рассматриваешь красивую картину, то можно испытать настоящее счастье.

— Ты восприимчива ко всему новому, — заметила Евпраксия. — Осенью должно прибыть посольство из Италии. Я надеюсь получить письмо и посылку от Катарины Фортини. Мы узнаем, какие книги сейчас читают при европейских дворах.

— Научи меня латыни, чтобы я тоже могла прочесть эти книги, — попросила Анна. — Я ведь знаю только греческий да еще болгарский.

— Это уже немало, — заметила Евпраксия. — Тетушка, наверное, хотела видеть тебя ученой игуменьей.

— Может, так и будет, — кивнула Анна. — Я, как и ты, нахожу утешение в книгах и молитвах.

— Не равняй меня с собой, — возразила Евпраксия. — У тебя совсем другая судьба… надеюсь. Ты можешь быть весьма ученой девицей, но для этого тебе совсем не обязательно становиться монахиней. В твою жизнь еще войдет любовь. А может быть, уже вошла.

— О чем ты, матушка Евпраксия? — прошептала Анна, краснея.

— Ты знаешь, о чем. Есть человек, который тебе не безразличен. Но еще больше я уверена в том, что ты ему запала в душу.

— Нет! — возразила Анна, отвернувшись. — Если б это было так, он бы уже давно возвратился в Киев.

Девушка даже не заметила, что своими словами сама себя выдала. Евпраксия не назвала имени Дмитрия Клинца, Анна же заговорила именно о нем. Отметив это про себя, императрица улыбнулась и сказала:

— Кто знает, какие препятствия встали сейчас на его пути. Но я уверена, что где бы ни был Дмитрий Клинец: на суше или на море, в степи или в пустыне, в плену или на свободе, — он думает только о тебе.

Лицо Анны горело. Она прижала ладони к щекам и побежала по дорожке монастырского сада, желая поскорее спрятать себя среди кустов и деревьев, чтобы остаться наедине со своим смятением и неясными мечтами.

Лмитрий не видел моря, но слышал его шум за доской возле скамьи. Цвет морских волн иногда мелькал перед ним в отверстии для весла, оттуда же долетали соленые брызги.

Уже почти три месяца Клинец и его друзья тянули лямку на галере, и до сих пор им не представилось ни малейшей возможности изменить свое положение. Прикованные вместе с другими невольниками к тяжелой цепи, они сидели далеко друг от друга и не могли перемолвиться даже словом, ибо разговаривать между собой гребцам не дозволялось. Но Дмитрий знал, что Никифор и Шумило здесь, на галере, и это придавало ему сил. Он не терял счет дням, как другие невольники, отупевшие от тяжелой механической работы, страха перед бичом надсмотрщика и безнадежности, превращавшей для них страдание в привычку. В отличие от этих несчастных Дмитрий верил, что еще выберется на свободу и будет бороться за свое место под солнцем.

Половцы во главе с Горепой, продавшие пленников турецким работорговцам, были все-таки наказаны за свою жестокость и несговорчивость. Уже спускаясь в трюм галеры, подгоняемый бичом надсмотрщика Дмитрий успел заметить, как одурачили морские пираты степных, оставили их ни с чем и, убрав трап, сделались недоступны для лихих наездников, но неумелых пловцов. У него защемило сердце при мысли о том, что кинжал и покрывало Анны теперь навсегда останутся в жадных лапах Горепы и его дружков. Интересно, хранит ли Анна оберег? И хранит ли он ее?..

Через несколько дней пираты-работорговцы пересадили пленников на другой корабль, где их снова приковали к веслам. Скамейки для гребцов, прикрепленные к полу, тянулись вдоль трюма в три ряда. Свет проникал через люки в потолке. Впереди на высоком помосте сидели надсмотрщики. Один из них бил палками по барабану, задавая темп гребцам. Другие орудовали длинными бичами. Еще были те, что пониже чином. Они разносили еду, утром ходили с ведрами воды, смывая нечистоты со скамей, вытаскивали наверх мертвых и потерявших силы гребцов, а на их места приковывали других, свежих.

Надсмотрщики были молчаливы. Но иногда в люки по лестницам спускались люди из корабельной команды. Они усаживались на скамью за спинами надсмотрщиков и говорили между собой по-арабски. Дмитрий немного знал язык — усвоил его, когда сопровождал Даниила Паломника к святым местам. Напрягая слух и внимание, Клинец вскоре понял, что корабль принадлежит некоему сирийскому купцу Юсуфу из Дамаска. Самого купца на корабле не было, его собирались взять на борт где-то по дороге, а конечной целью плавания был какой-то город на Левантийском[38]побережье — Бейрут или Триполи. Корабль плыл с товаром из Херсонеса, и по дороге капитан решил прикупить еще два десятка дешевых гребцов, которыми корабельщиков снабжали пираты, промышлявшие у северного побережья Понта.

Но были на морях и другие пираты — более сильные и свирепые, наводившие ужас по всему Средиземноморью. Они не шли на торговые сделки с купцами, а грабили и топили купеческие корабли. Сам византийский император Алексей Комнин объявил им войну, но не мог ее выиграть. Из страха перед этими безжалостными разбойниками моря купец держал на корабле целую команду морских солдат.

Некоторые гребцы-каторжники в своих молитвах просили пиратов напасть на купеческий корабль и освободить их из плена, пусть даже сделав своими сотоварищами по морскому разбою. Но Дмитрий знал, как глупы эти отчаянные просьбы: свирепые пираты, такие как знаменитый Чаха, редко освобождали пленников. Если ограбленный корабль тонул или горел, то вместе с ним погибали и прикованные к скамьям невольники.

Изнурительная работа с небольшими перерывами на сон и еду не оставляла сил для раздумий, а тем более — для каких-то мечтаний. И все-таки иногда, по ночам, забывшись тяжким сном, Дмитрий на мгновения словно улетал в другой мир, где ждали его прекрасные миражи, блаженства духа и плоти. Порою звезды, мелькнувшие в проеме открытого люка, снова вызывали в памяти ясные глаза теперь уже безнадежно далекой Анны…